Кузница №2 - страница 3
В. Александровский.
КУКУШКА.
Григ. Санинков.
ЖЕЛЕЗНАЯ ТИШИНА.
Н. Ляшко.
В черной короне заводской трубы торчит шест с паутинными останками красного флага. Водружали его весною в праздник, под радостные крики и песни. Он бурлил в синеве комочком крови, видный полям, лесу, деревушкам и окутанному мглою городку. Ветер рассек его, оборвал и клочьями унес в перерезанные мертвой насыпью просторы.
Воронье чистит клювы о шест, каркает и спокойно глядит в черный зев, откуда десятки лет ввысь и вдаль неслись косяки дымных птиц.
Стеклянные крыши мастерских дырявы. Из протемей в небо округло глядят недвижные трансмиссии. Дремлют моторы. Дождь и снег изранили серебряные от бега и об'ятий ремней шкива. Суппорта прилипли к сухим станинам. Суставчатая рука электрического крана заломлена и беспомощно свешивается с разметочной плиты. На постели похожего на гигантский трон строгального станка развалившимся костяком сереют болты, угольник, планки и гаечный ключ.
В гитарах самоточек дрожат запорошенные снегом тенета пауков. Следы резцов на недоточенных валах и рычагах заволокла короста застоя. По сверкающим ниткам винтов прошел язык немоты, слизал масло и закруглил их ядом ржавчины.
С полуденной стены тускло глядит побуревшая надпись "Хоть шторы повесьте, душно". Стены не изменяют. Снаружи их изранили пулями, снарядами. Сколько веры, тоски, болей, радости и гнева взрывалось в них.
Эй, каменные!.. помните?!.
Вот там, в углу, среди револьверных станков и американок под свист ремней, щелканье собачек, журчанье шестерен тайно шелестело книжками целое поколение. Чует ли оно тоску застуженных колес и рычагов по бегу и теплу мускулов? Налетевшая буря, как семена пахарь, разбросала его по всей земле. Постель запыленного строгального станка не раз служила ему трибуной. С суппотра, словно с ворот, свешивалось знамя с золотым и белым "Да здравствует"...