Квадратное время - страница 28
Вроде понятно, что пары здоровенных емкостей – ведра на три-четыре каждая – хватит на всех. Однако стоило охране поднести к дверям медные, исходящие на морозе паром бачки, как к ним со стонами, криками и воплями полезли труженики сохи, мгновенно забив узкую щель живым клубком орущих и брыкающихся человеческих тел. Разгребать же завал пинками и кулаками пришлось контре – старой, еще офицерской, и новой вроде меня – вместе со шпаной, в союзе абсолютно аморальном и противоестественном, но позже не раз мной наблюдаемом в лагере.
Участие главаря урок в потасовке было неожиданным, но эффективным. Мало того что он сам, хоть и едва стоял на ногах, умудрился выдать несколько сочных плюх, так и его свита, перестав грязно собачиться друг с другом, в совместных действиях обрела утраченный было разум.
А чуть позже, после муторного и смешного дележа воды вставший со смертной ветоши главарь как-то незаметно оказался рядом со мной. Протянул руку и представился с гордостью:
– Гвидон. Князь Гвидон. – Но сразу стушевался, не иначе вспомнив свое недавнее беспомощное и больное состояние, и тихо добавил: – Степан Никодимыч, так мамка с батькой нарекли, но это только между нами.
– Алексей Обухов, – ответил я на пожатие. – Для вас Коршунов, разумеется.
– Пойдем кипятку погоняем, с фартом я от калева{53} ушел через снадобье твоей бабки. – Он повысил голос для ушей окружающих: – Поучу, чтоб ты на сталинской даче жил как в Эрмитаже!
Устроились мы удобно – и у печки, и на виду, но при этом как бы за стаей молодых урок, которые, сидя на корточках, почесывались, искали вшей, жевали что-то сомнительное и передавали друг другу кружку с почти кипящей водой, отхлебывая по глоточку. При этом они не переставали громко смеяться и травить какие-то мерзкие истории на смеси фени и мата. Смысл я не мог понять при всем желании, но дело полезное: так наш разговор гарантированно никто не разберет.
– Уши пухнут, – доверительно пожаловался Князь Гвидон. – Без махры вшивота, и награнтать неподъемно{54}.
Смысл второй половины фразы я в точности не понял, но на всякий случай обескураженно развел руками.
– Совсем не курю. – Вроде и не соврал, и заначка целее будет, ведь таким только покажи, мигом все до крошки вытащат. – Обычное дело для моего времени, кстати. Все о здоровье заботятся, физкультурой занимаются, хотя, надо признать, и живут лет до восьмидесяти в среднем. Это если в Японии или Франции, а в России на десяток поменьше выходит…
– Ты лучше скажи, когда СССР до доски дойдет? – нетерпеливо перебил мое многословие Гвидон. – Рвет меня это дело, вот как орлов на твоей бирке{55} увидел, так, считай, сна лишился, а потом и грязи наелся{56}, тебя разыскивая.
– Так и меня без документов в ЧК загребли, чужое имя и дело навесили и вот на Соловки отправили, – поспешил «отдариться» я. – А что до СССР… Так он до тысяча девятьсот девяносто первого года доживет.
– Ни хрена себе! – ошеломленно помотал головой пахан. Затем, явно в расстроенных чувствах, толкнул краткую энергичную речь из непостижимой смеси матерных и блатных слов.
Я же прикидывал, о каких фактах из истории страны стоит рассказывать, а какие лучше бы придержать. Ну вот, к примеру, зачем Степану Никодимычу знать о ядерном оружии? Или о космических кораблях?
– И какого хрена тебя в наш «барак» понесло? – отругавшись всласть, продолжил расспросы Князь Гвидон.
– Сам бы хотел знать! Шел себе по улице к товарищу, никого не трогал, зашел в парадное, смотрю, что-то не то: покрашено не так, двери иные… Вышел обратно на улицу – и хоп! Вместо две тысячи четырнадцатого года в тысяча девятьсот двадцать шестом. Причем никакая наука нашего времени даже и помыслить не может о подобном эффекте! Только чудом или инопланетянами такое объяснить можно, и никак иначе.
– А назад откинуться? – с плохо скрываемой надеждой спросил Гвидон.
– Как только ни пытался, – неподдельно расстроился я. – И так заходил, и иначе, и ждал, и прыгал… В общем, все, что мог, сделал. Ничего не помогло.
– Галоши не заливаешь?{57}
Пахан поймал мой взгляд, но я понял смысл вопроса по интонации и не подумал лукавить.