Кваздапил. История одной любви. Начало - страница 25
– Эти «целых два» – ненастоящий, который помнишь, и настоящий, который не помнишь. Несерьезно. Давай про самый настоящий.
Ее руки вдруг обрели твердость. Мне это не понравилось.
– Мадина.
– Что?
– Если не хочешь быть вышвырнутой с применением силы – оденься. Меня твой вид…
– Возбуждает?
– Нервирует.
– И только?
– Нервирует как раз потому, что возбуждает. – Чтоб не попасть в очередную ловушку, я бил правдой, никакие намеки и ложь не окажут столь же сильного воздействия. – Ты роскошна и соблазнительна, но у нас с тобой не будет ничего, что не умещается в понятие дружбы.
Через сопротивление я поднялся на ноги, прижавшееся тельце повисло на миг, но ему пришлось опуститься на пол.
– Глупый. Тогда нам совершенно нечего будет вспомнить.
– А зачем? – спросил я.
Руки отдирали от себя прилипшее существо, но взамен одного щупальца вырастало другое. Мышцы отказывались работать в полную силу, собственный организм предавал меня, выступая на стороне противника. Противник это прекрасно чувствовал.
– Как зачем? Зачем люди тратят свои жизни на поиски радости и счастья?
– В обход совести ни одна радость не принесет счастья.
– Говоришь, как столетний дед. Кстати, а оказанная другому помощь принесет счастье?
Соперница оказалась подкованной в словесных битвах, того и гляди, вырвет победу в споре, о котором буду жалеть всю жизнь. Впрочем, жалеть буду в любом случае, этот вывод лежал на поверхности, потому так много в мире Дон Жуанов и так мало святых. В святые я не стремился. И Божьего гнева не боялся, хотя небеса упорно испытывали меня на прочность. Они будто желали получить повод для такого гнева, я же просто хотел оставаться собой, балансируя между моралью и расчетом в лучшей из точек равновесия – в мире со своей совестью. Столетний дед, говорит? Пусть так. Человек, который сумел столько прожить, редко ошибался.
– Мы договорились, что ты сразу уйдешь. – Борьба рук и тел продолжалась. – Еще минута, и я не выдержу. Уходи.
– С удовольствием задержусь на минутку.
Мелодия «Лезгинки» заставила обоих вздрогнуть. Мадина бросилась к сумочке, звонивший телефон взвился к уху, разговор пошел на своем. Пока одна ее рука держала трубку, вторая на ходу стаскивала футболку.
Моему стыдливо следившему взгляду нахалка успела даже подмигнуть.
Я был рад звонку. Кажется. Скажем так: частично.
По окончании разговора Мадина усмехнулась.
– Родные мотивы – родной крови. – Отключенный телефон полетел в сумочку, девушка ринулась к брошенным вещам. – Гарун скоро вернется, нужно бежать.
Дверь в ванную, где она одевалась, принципиально осталась открытой. Неуемная авантюристка поражала упорством в достижении целей. Направить бы его в благое русло…
Не думаю, что Султан считает себя проигравшим. Может, и мне не стоит пенять на русло? Ведет в приятную сторону, от меня ничего не требуется, просто плыть по течению…
– Помоги, – донеслось из ванной.
Виляющая середина Мадины втискивалась в надеваемое через голову платье, которое руки стягивали вниз по фигуре. Мне под нос выставилась спинка, где требовалось застегнуть молнию. Я молча вжикнул, ноги сделали шаг назад. Мадина ожидала как минимум объятий, но приняла реальность, сборы продолжились. Затем из ее уст упало слово, всего одно, зато какое:
– Завтра.
Ощущение – меня забыли в криосауне.
– Что? – тупо спросил я.
– Не придуривайся. Встретимся завтра.
– Завтра меня не будет, уезжаю.
Метавшийся по квартире вихрь, подхватывавший куртку и сумку, на миг застыл, ресницы обалдело хлопнули:
– А послезавтра?
– Минимум на неделю.
– У меня есть твой номер, списала у Гаруна. Свой не даю, потому что брат иногда проверяет. Надеюсь, на звонки от неизвестных отвечаешь?
Уметь бы тоже так брать быка за рога, чтобы бык чувствовал себя глупо и безысходно, и мощные копыта покорно топали на поводу в нужную сторону.
– Не уверен, что это хорошая идея.
– Вообще или имеешь в виду звонок от конкретной меня?
– Какая же ты умная плюс к тому, что красивая.
– Это ты обо мне еще не все знаешь.
Мадина обежала себя взглядом – все ли в порядке.
– Волосы не высохли, – напомнил я.
– Неважно. – Из сумочки появился головной платок, под которым спрятались последние улики.