Ладья Харона - страница 33

— Это все католические козни. Я тебе не верю. Никто никогда не видел и не слышал, чтобы черепа пели.

— Но этот череп поет, сударь, — упорствовал трактирщик. — А уж меня-то никто не заподозрит в приверженности католикам!

Разгневанный губернатор крикнул:

— Ну, если подтвердится, что мертвая голова способна петь, я дам маленькому лодочнику, который всюду ее показывает, столько золота, сколько весит он сам!

Это обещание не осталось не услышанным. Красавчик Палезо тотчас является в Ла-Рошель. Он не помнит себя от радости. Сияет, как медный таз. Выступает важно, как павлин, и эта надменная повадка делает его еще красивее. И вот он с торжествующим видом входит во дворец. Губернатор спрашивает, принадлежит ли он к лиге:

— Да.

— А мы ее не любим.

— Я знаю.

— Зачем ты здесь?

— Я хожу по городам и весям, показывая поющую мертвую голову.

— Как тебя зовут?

— Марселлен.

— Откуда ты родом?

— Мои родители живут в болотистой долине Палезо.

— Чем занимаешься?

— Я был певчим в соборе, но теперь потерял голос, и регент меня выгнал.

— Так каким же ремеслом ты нынче занимаешься?

— Нынче я хожу по городам и показываю поющий череп.

— Остерегись, Марселлен. Я ненавижу лжецов не меньше, чем католиков.

— Мне это известно.

Тогда губернатор говорит:

— Если эта мертвая голова запоет, я осыплю тебя золотом. Если нет, ты будешь мертв так же, как этот череп у тебя под плащом.

Красавец Палезо самодовольно улыбается и говорит:

— Если позволите, монсеньор, я попросил бы вас взвесить меня прямо сейчас.

На что губернатор сухо отвечает:

— Неужто ты не веришь слову губернатора порта? Или, может, ты сомневаешься в слове гугенота?

— Ни в коем случае! Конечно, верю! Нисколько не сомневаюсь! Мне просто интересно узнать, сколько это золота понадобится, чтобы сравнять его с моим весом. Вы ведь именно так обещали Тонону-Трактирщику. Я уже три дня как ем без перерыва.

Губернатор глядит на Тонона-Трактирщика, стоящего тут же, в зале. Приносят мясницкий безмен. Красавец-подросток раздевается донага. Присутствующие восхищаются его складной фигурою. Он католик, а, стало быть, обожает, когда им восхищаются. Его взвешивают. После взвешивания Красавчик Палезо, сияя, смотрит на груду золота, разложенную перед ним. Потом одевается, тщательно прихорашивается, вытаскивает череп из-под плаща и осторожно кладет его поверх золота, которое губернатор порта Ла-Рошель отсчитал ему, монета за монетой, выставив эту груду на всеобщее обозрение.

Все умолкают.

Палезо поворачивается к черепу и приказывает ему петь.

Но череп безмолвствует.

И как Палезо ни угрожает ему, череп не поет.

Палезо бледнеет, как мертвец.

— Ты солгал, — говорит губернатор.

— Пой! — ревет Красавчик Палезо.

В ответ — молчание.

Капитан делает знак своим солдатам. Тот, кто стоит ближе всех к Палезо, выхватывает из кожаных ножен длинный кинжал и несколькими меткими ударами приканчивает подростка. Кровь ручьями хлещет из всех ран, нанесенных солдатом. И эти ручейки сливаются в один общий, который течет к ногам губернатора и пачкает его шпору.

В то же мгновение череп, лежавший на бархатной подушке, запел ангельски чистым голосом.

Для этого он выбрал песнь «Час мщения». Губернатор порта Ла-Рошель не верил своим ушам. Музыкант, стоявший там же, в зале, сказал:

— Это голос Бернона-Малыша. Я слышал его в 1581 году на певческом состязании в парижском Марэ.

Губернатор порта Ла-Рошель был буквально очарован. Он слушал пение волшебной мертвой головы не только до конца дня, но и целую ночь. Однако по мере того, как проходили дни, губернатору и его окружению постепенно наскучило слушать «Час мщения», ибо это была единственная песня, которую умел петь череп. В конце концов его унесли на Чердак Гугенотов и оставили там пылиться.

Когда Горький открыл для себя кинематограф, он тотчас окрестил его Царством Теней. 4 июля 1896 года Горький пишет: «Я говорю не о мире живых. Я говорю об ином мире — лишенном красок, лишенном звуков. Я говорю не о жизни, а о тени жизни. Из глубины экрана на нас стремительно надвигается нечто, состоящее из теней, ужасное на вид. Неожиданное явление призраков, повторяющих свои жесты для вечности, напоминает сонный кошмар, от которого так хочется спастись, проснувшись, только вот не всегда удается проснуться сразу. Увидев это зрелище, я покрылся холодным потом. Ночное видение возникает вдали, приближается к нам и, поглотив, исчезает все так же безмолвно»