Лакей Богов 4 - страница 64

— После смерти Тобэ Нагусы её останки разделили на три части: голова, живот и ноги. Их похоронили в разных местах… и голову — именно здесь.

Ёсихико осторожно открыл деревянную шкатулку и достал из неё одну из ракушек.

— Видимо, поскольку здесь голова, с ней оставили и часть кандзаси? — спросил он, обращаясь к Когане неподалёку.

— Не знаю. Возможно, её оставили потомкам, чтобы помнили о ней. Лишь тем людям ведомо, для чего это было сделано.

Лис молча наблюдал, как современные люди пытаются разобраться в делах, случившихся две с лишним тысячи лет тому назад. И сейчас, когда Ёсихико во всём разобрался, он почему-то выглядел радостным.

— Я одного не пойму. Если её не казнили, то для чего было делить тело на три части?

Записка в шкатулке ничего не говорила на эту тему. В древности было принято хоронить, не сжигая, но это не объясняло, для чего разделили останки. Возможно, так распорядился Дзимму, но для чего так поступать с женщиной, которая стала правительницей Кинокуни по его приказу? Возможно, ближе всего к истине отец Тацуи, который полагает, что к этим останкам относились как к святым мощам.

— Но это же надо было придумать — расчленить женщину, которая защищала деревню…

Ёсихико опустил взгляд на алые украшения. Неужели древние люди считали, что так можно?

— Есть много вещей, которые кажутся непонятными современным людям, — Когане подошёл к Ёсихико и посмотрел на него зелёными глазами. — Но поскольку это не связано напрямую с заказом, я тебя просвещу.

Ёсихико посмотрел на лиса, озадаченный неожиданным заявлением.

— Возможно, Тобэ Нагуса сама попросила о том, чтобы её остатки расчленили.

— Сама?.. — Ёсихико нахмурился.

Что за человек будет просить о том, чтобы его останки разделили на части?

— Да, — Когане кивнул и снова посмотрел на Ёсихико рассудительным взглядом. — Не думаю, что ты поймёшь её, ведь ты родился в благополучное время.

Ёсихико озадаченно покрутил головой. Разве Окунинуси-но-ками уже не говорил о том же самом?

— Ты сейчас про голод?

Казалось бы, при чём здесь Тобэ Нагуса?

Солнце поднималось на восточными горами, постепенно окрашивая землю в утренний цвет, почти не отличимый от цвета качающегося хвоста Когане.

— Проголодавшись, ты съел этот свой торт, совсем не задумываясь о том, откуда взялась пшеница. Будь ты по-настоящему голоден, стал бы вообще капризничать?

Ёсихико притих. Слова скользнули по его коже, словно остриё клинка. Снова вспомнились слова Окунинуси-но-ками, который призвал не забывать о том, что в одно время голода боялись больше всего на свете.

Котаро говорил, что в древности война была крайним средством — в первую очередь думали о том, как обеспечить себя пропитанием и выжить.

Он не думал, что древний страх перед голодом найдётся так близко.

— Из расчленённого тела Огэцухимэ-но-ками проросли растения — это одно из самых простых и ясных явлений в мире живого. Именно поэтому с древних времён не только в Японии, но и во всём мире ходят сказания о том, как тела дают жизнь еде, которая кормит живых.

Когане оглянулся на заросшую площадку позади себя. Где-то под ней была похоронена голова Тобэ Нагусы.

— Я не удивлюсь, если Тобэ Нагусы тоже слышала эти легенды.

А вместе с головой — последнее желание королевы Нагусы.

— Надо же, лакей! Ты сегодня на удивление рано.

Обнаружив на чердаке храма корону Нагусы, Ёсихико не лёг спать, а подождал несколько часов и поехал в храм Амэномитинэ-но-микото на первом утреннем поезде. После короткого приветствия Ёсихико вернулся на станцию, и уже скоро бог и сам прибежал туда, на сей раз не став прятать лицо за маской.

— Хотел поскорее сообщить тебе.

Вздревмнувший Тацуя уговаривал товарища тоже прилечь, но вскрывшаяся правда настолько взбудоражила Ёсихико, что ему совсем не хотелось спать.

На станцию приходили только местные электрички, и ранним утром здесь никого не было. Зажужжали просыпающиеся цикады, прохладный воздух постепенно наполнялся теплом. В доме напротив станции раскрыли сочные лепестки ипомеи, ещё не успевшие отцвести.

— Я выяснил, кому принадлежала белая кандзаси, — заявил Ёсихико.

Амэномитинэ-но-микото округлил глаза, но в его взгляде была не радость, а сложная гамма чувств.