Ланселот, или Рыцарь Телеги - страница 4
Соперниц по красе не знать ей.
К ним две девицы подошли,
Красой, достоинством цвели.
Гавэйна лишь узрели в зале,
Приветствия ему воздали,
Спросили, радостью лучась,
Его о рыцаре тотчас:
«В чём виноват, коль сел в телегу?
Иль, карлик, ты везёшь калеку?»
Но карлик им в ответ ни фразы.
Героя высадил он сразу
И удалился, но куда –
Осталось тайной навсегда.
Тут спешился Гавэйн, и вдруг
Пред ним явились двое слуг
И унесли оружье прытко.
С подбоем беличьим накидки
По воле девы принесли,
Затем все ужинать пошли.
А ужин – нет границ усладам,
Там с рыцарем приезжим рядом
Сидела дева за столом.
И угощенье, и приём
Гостей пленили, несомненно.
Их принимали столь отменно,
Столь было общество любезным,
Что вышел вечер тот чудесным.
Усталым отдохнуть пора –
Два приготовлено одра,
Высоких, длинных, среди зала.
И третья там постель стояла,
Богаче и пышней других.
Гласит преданье дней былых,
Что удивляла всех постель
И краше не было досель.
Когда для сна пора пришла,
Хозяйка за руки взяла
Гостей, которых принимала,
И две постели указала,
Сказав: «На них вкушайте сны,
Постели вам отведены,
Но третья дивная кровать
Достойных может лишь принять,
И не для вас её храню я».
Тут стал перечить, негодуя,
Воитель, ехавший в телеге:
Мол, он обижен, в кои веки
Подобный получив запрет.
«Почто вы говорите «нет»,
Почто для нас возбранно ложе?»
Ответ от девушки пригожей
Последовал без промедлений:
«Не ждите, друг мой, разъяснений
И здесь не место препираться,
Ведь с честью вынужден расстаться
Тот, кто в телеге был хоть раз.
Отнюдь не справедлив сейчас
Упрёк, что бросили вы мне,
И вы поплатитесь вполне,
Коль вы возляжете на ложе.
Его убранство, нет дороже,
Не для того, чтоб спали вы.
И коль отважитесь, увы,
За дерзость платой будет горе».
«Сие увидите вы вскоре».
«Увижу?» – «Да!» – «Посмейте только!»
«Мне неизвестно, кто и сколько
Заплатит здесь; пусть злится, плачет,
Сие меня не озадачит:
Я собираюсь лечь на одр,
И, выспавшись, я встану бодр».
Сказавши, рыцарь шоссы скинул[15]
И растянуться не преминул
На ложе, что длинней других
И на пол-локтя выше их[16].
Под пологом парчи с отделкой,
Был пышным соболем, не белкой,
Одр золочёный утеплён,
Достойный царственных персон.
Подушки мягки, взбиты ловко,
И не солома, не циновка –
Той ночью ложе смельчака.
А в полночь молньей с потолка
Пал дрот, что был тяжеловесным,
И наконечником железным
Он этот полог бы прорвал,
Пронзив того, кто почивал
На ложе том, где он возлёг.
Приделан к древку был флажок,
Флажок же пламя обнимало.
Заполыхало одеяло
И простыни, и вся постель,
А дрот слегка пометил цель –
Не ранил рыцаря, пав на пол,
При этом только оцарапал
Немного кожу на бедре.
Тот приподнялся на одре
И, погасив огонь, поднял
Сие копьё и бросил в зал,
Притом постели не покинул.
И снова лёг, и не преминул,
Как в первый раз, уснуть легко,
Невозмутимо, глубоко.
Когда на небе просветлело,
Хозяйка башни повелела
На мессу пригласить гостей,
Их разбудили поскорей.
Во время мессы у окна,
Откуда пашня всем видна,
Стоял тот рыцарь, что намедни
В телегу сел, как тать последний.
В раздумье он смотрел на пашни.
А между тем хозяйка башни
Стояла рядом, прежде с ней
Мессир Гавэйн наедине
Уже беседовал украдкой,
Но долго ль, коротко – загадка,
И мне неведомо о чём.
Они стояли пред окном,
Когда узрели, как чрез луг
С носилками шли двое слуг
И рыцаря на них несли,
А рядом три девицы шли
И горько слёзы проливали.
Им вслед с кортежем выступали
Высокий рыцарь вместе с дамой,
И, приглядевшись, скажем прямо –
Была красавицей она.
И вот стоящий у окна
Узнал в ней королеву и,
В восторге, сладком забытьи,
Был взглядом к ней одной прикован
И созерцаньем очарован.
Когда она исчезла с глаз,
Он вознамерился тотчас
В окно метнуться напрямик.
Почти уж выпал он, но вмиг
Мессир Гавэйн сие узрел
И ухватить его успел.
«Сеньор, уймитесь! Бог вас милуй,
Чтоб эту безрассудства силу
Вам никогда не ведать впредь.
Зачем стремитесь умереть?»
«Напротив, – молвила девица, –
Уж весть могла распространиться
О том, как опозорен он,
Раз был в телегу водворён.
Ведь будет смерть как избавленье,
Тогда как жизнь одно мученье
Тому, кто опозорен столь.
Ему на долю – стыд и боль».
По просьбе рыцарей доспехи
Вернули слуги без помехи,