Ланселот - страница 19

что серебряные петли, замки и отделку дверей солдаты-янки приняли за сталь, да даже и не приняли, в том смысле, что не взяли — уверенно отвергли и не растащили, ибо кому еще, кроме Людовика XIV, могло прийти в голову делать дверные петли из чистого серебра? Далее:

что все остальное — кирпич, колонны со всеми их каннелюрами и финтифлюрами, рифленое стекло окон, резьбу по дереву и даже чугунную кухонную утварь сделали на месте ремесленники-рабы. И наконец,

что тайник, расположенный рядом с камином и игравший столь важную роль в моем плане, хотя предназначался исключительно для сохранения пищи в теплом виде, однажды был использован именно как тайник, когда в 1862 году в нем прятался от патруля янки девятнадцатилетний рядовой Клейтон Локлин Лэймар, приехавший домой в краткосрочный отпуск. Короче говоря, выяснилось, что эта полость тянется с обеих сторон дымохода на высоту трех этажей, и позднее предприимчивый Лэймар приспособил ее для доставки теплой пищи больной тетушке Клариссе, которая двадцать лет не выходила из спальни на втором этаже в силу как реальных, так и воображаемых недугов. Именно эту спальню до недавнего времени я делил с Марго, а теперь она спала там одна. Или не одна?

Отец Элджина Эллис Бьюэлл и я когда-то любили играть с этим кухонным лифтом, поднимая и опуская друг друга из гостиной то в спальню, то на чердак. Если что-то и было удивительного в этой скрытой полости, которая вызывала такое восхищение у туристов из Огайо, так это то, что с ее помощью можно было волшебным образом перемещаться из одной комнаты в другую, что так нравится детям. Дети уверены: стена — это стена, и слово значит только то, что значит, а если что-то содержит больше, чем сообщается словом, то это нарушает законы реальности и открывает новые волшебные миры.

— Этот кухонный лифт еще работает?

— Канат сгнил. — Элджин явно заинтересован. Нет, даже не заинтересован — заинтригован. Что я задумал? Чего хочу? Он не понимал, но все равно готов был участвовать.

Ужин, как всегда поздний. Марго, Мерлин, Трой Дан, Рейни и моя дочь Люси. Отец Марго Текс Рейлли и Сиобан смотрят на третьем этаже телевизор. Это на руку всем присутствующим, потому что специально выгонять их никому не хочется. Текс заработал состояние, придумав какую-то новую «буровую грязь»,[39] но Марго считала, что он к ее компании не подходит. Она стыдилась его. За два дня до этого они как всегда на чем свет стоит поносили Голливуд и вульгарность таких его деятелей, как Чилл Уиллс.[40] Довольно справедливо поносили. Чилл действительно, бывает, мягко выражаясь, грубоват. Но беда в том, что Текс очень похож на Чилла Уиллса и говорит точно как он.

Часы показывали начало десятого. Ничего не изменилось, кроме меня. Мое «открытие» изменило все. Я стал бдительным, как человек, который слышит за спиной шаги. И трезвым. Почему-то после моего открытия, сделанного в 5.01 вечера, то есть почти четыре часа тому назад, мне совершенно не хотелось выпить.

Мерлин, как всегда, лез из кожи вон, стараясь мне польстить. Я ему нравился, а мне нравился он. Его симпатия ко мне была неподдельной. Он чтил меня как своего эксперта по вопросам местной жизни и обычаев южной аристократии, иногда задавал хорошие вопросы: «Как английские плантаторы, жившие на этом берегу реки, общались с представителями франко-католической общины, чьи поместья располагались за рекой?» (Да нормально общались. Лодка, весла, реку переплыли, и танцы до утра). У него было внимательное ухо, он мог спросить: «Я заметил, что местные жители, не обязательно из низкого сословия, говорят: „Зачем ты мне так?“ вместо „Зачем ты со мной так?“ Это от негров идет, от французов или от англосаксов?» (У меня не было ответа на этот вопрос).

Взгляд его голубых глаз создавал между нами атмосферу веселой доверительности, устанавливая связь, не предполагавшую участия остальных. И даже совершенное им против меня беззаконие тоже каким-то образом укрепляло близость наших отношений. Я отчетливо это ощущал. Мы всё понимали и не нуждались в словах. Например, само собой разумелось, что все актеры — болваны. Даже Марго оказывалась выключенной из наших бесед, когда мы говорили об «Оде убиенным конфедератам» Тейта