Лапушка - страница 8
Юра мрачнел с каждым днём. Деньги дешевели, связи развязывались. Он неоднократно встречался с мудаком Гольдбергом, я знаю. Возвращался в состоянии глубокого бешенства и исступлённо набрасывался на меня. Я потом сидеть не могла. Плевать. В августе он сказал, что если в сентябре не откроет казино, то станет банкротом. Придётся продать бизнес, квартиру, машину и последние трусы. Я утешала:
— Но должен же быть какой-то выход!
— Запомни, лапушка, выход есть всегда. Но не всегда он нам нравится.
— Значит, выход есть?
— Есть, но Гольдберг слишком много хочет.
— Чего он хочет?
Он молчал, молчал, потом выдавил:
— Тебя.
Меня как кипятком ошпарило, но я спокойным голосом спросила:
— А ты что?
Я думала, он скажет, что я его единственная и любимая, что он меня никому не отдаст, но он тихо, очень тихо ответил:
— Я сказал, что ты сама решаешь, с кем тебе спать.
Глава 4
— Я-то ему зачем?
— Не в тебе дело, лапушка. Он меня унизить хочет. Это наши мужские игры.
— Он никогда не сможет тебя унизить, что бы со мной ни делал. Пусть хоть растерзает — все знают, что я люблю только тебя.
Я сказала это так буднично и просто, будто первой признаться в любви — обычное для меня дело. По лицу Юры пробежала гримаса раздражения:
— Ты не Зоя Космодемьянская, а он не гестапо. Не изображай тут... мученицу.
Он не сказал, что тоже меня любит. Эти полгода вместе ничего не значат.
Через несколько дней я вернулась к вопросу: Демидов не спал, не брился, не ел, а только пил и механически трахался. Он даже Хэла отдал Кристине, хотя я обещала сама его выгуливать. Подошла к вопросу по-деловому, как-никак я три месяца у него в заместителях, да и легче так было:
— Расскажи мне всё об этом проекте. С цифрами. Я должна понять, что конкретно ты получишь, если я соглашусь.
Демидов взял лист бумаги, ручку и в течение часа нарисовал весь расклад. Выложил информацию максимально подробно, чтобы я всё поняла. Фамилии, суммы, даты, поставщики, персонал, крыша, взятки, анализ затрат, расчёт ожидаемой прибыли. И обвёл жирными кругами те пункты, которые зависели от согласия Гольдберга. Довольно наглядно получилось.
— Я согласна, если после этого ты меня не бросишь.
— Я не даю обещаний, если не уверен, что смогу их выполнить.
— Извини, я не собиралась тебя шантажировать. Договаривайся, я готова.
Прошло несколько томительных августовских дней, и Демидов сообщил, что Гольдберг ждёт меня в пятницу. У меня, наверное, с мозгами было не всё в порядке, раз я спросила:
— Отвезёшь меня?
Хорошо, что не попросила подождать.
— Нет. Уеду в командировку на несколько дней. Я попрошу, тебя кто-нибудь другой отвезёт и заберёт.
— Ладно. Есть какие-то вещи, которые я должна знать об этом Гольдберге?
— Нет, не думаю… Не волнуйся, лапушка. Отвечаю, тебе понравится всё, что он будет делать, — ревность в голосе.
Они что, обсуждали этот вопрос? Заочно ненавижу Гольдберга.
— Юр, вернись, пожалуйста, к моему дню рождения. 28 августа. Мне восемнадцать исполнится.
Он промолчал, только желваки под кожей заиграли.
В четверг Демидов улетел, и я осталась одна. После его лихорадочных сборов квартира была разгромлена, как после бомбёжки, но мои силы иссякли. Я заснула вечером на его стороне постели, надев его грязную футболку. Проснулась на удивление бодрой и собранной. День икс настал. Такой солнечный и тёплый, как будто он день игрек.
Я занялась генеральной уборкой: мытьё окон, разбор бумажных пирамид на всех горизонтальных поверхностях, сортировка вещей в шкафу. Под свежие хиты дело спорилось: «Лондон, гудбай, я здесь чужой». Забывалось о том, что в шесть часов за мной приедет машина, а когда вспоминалось, я говорила себе, что завтра буду свободна, а Демидов получит своё казино. В самом конце уборки, потревоженный сквозняком, спорхнул с высокого шкафа и приземлился у моих ног тоненький листочек бумаги. Даже не наклоняясь, я прочитала: «Свидетельство о браке». А дальше — не видно с высоты роста. Ноги подогнулись сами собой, и я рухнула на свежевымытый паркет, расшибая колени.
Они поженились.