Ларс - страница 9

– Да вот, лазутчика поймали, Ларс! К тебе пробирался, – подал голос ближайший варяг, – видать думал, что средь бела дня лучше получится черные дела творить.

– Юркий малец, всем двором ловили, – заметил второй.

Люди постепенно приходили в себя. Молчание превратилось в пересуды и шепоток. Воины поставили мальчишку на ноги, держа его за разведенные в сторону руки. Рядом валялся уродливый кинжал. Ножны от него, судя по форме, висели на поясе несостоявшегося убийцы.

– Кто ты? – спросил я у мальца.

Угрюмое молчание парня и зыкнувший взгляд исподлобья сказали мне, что он не очень горит желанием общаться.

– Свяжите и заведите его ко мне, – заявил я и вернулся в дом.

Через минуту два варяга завели связанного мальчишку и встали по бокам от предполагаемого лазутчика. Я сидел на лавке, за столом.

– Кто ты? – повторил я вопрос, – если будешь дальше молчать, то тебя обезглавят, а прежде будут пытать.

Я нагло блефовал, но мне безумно было интересно, зачем этот малой хотел ко мне залезть.

– Приказано было лишить тебя жизни, – получил я ответ.

– Кто приказал?

– Гунульф, твой кровник.

Воины напряглись и нахмурились.

– Что же он сам не пришел? Или труслив для такого?

Мальчишка насупился, не зная что ответить.

– Ладно. А тебе что за резон меня убивать?

– Резон? – не понятно уточнил малец.

Вот так и палятся шпуёны. Вот на кой мне сдалось употреблять явно не русское слово? Это называется: «Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу».

– Зачем тебе меня убивать? – быстро исправился я.

– Дык, да монету сребряную дают за тебя. Гунульф объявил, что тот, кто принесет ему голову твою, получит серебра по весу оной.

Один из викингов достал мечи и приложил к шее мальчишки.

– Может, тогда твою головушку лишим ненужного тебе тела? – с угрозой заявил варяг.

Парень опустил голову, смирившись с судьбой.

– Отпустить его. Пусть идет. Скажешь Гунульфу, что дешево оценил своего врага. Пусть не боится убийц, ведь награда за его голову всего лишь медяк.

По нахмурившемуся виду воинов, им не понравилось мое поведение, но приказ исполнили. Мне трудно объяснить свои действия. Иногда бывают случаи, когда совершая поступок, импульсивно, необдуманно, считаешь его правильным. Это некое внутреннее убеждение правильности.

Мальчишка встал, потер освободившиеся запястья и поклонился.

– Меня зовут Михрютка. Я твой должник.

Малец метнулся к двери и выбежал на улицу. Воины неспешно пошли за ним. Расталкивая крупногабаритных вояк, вбежала Умила и бросилась ко мне.

– Жив! Жив! – зашептала, крепко обнимая, сестра.

Слухи по городу разносятся быстро. Неудавшееся покушение, на фоне траурной церемонии прощания с погибшими, всколыхнуло столицу племени. Умила направлялась ко мне, когда ей сообщили о «покушении». Ей почему-то тоже не понравилось то, что я отпустил мальчишку.

Умила принесла траурный черный кафтан и сапоги. Одевшись, мы пошли на пристань, где уже собирался народ и шла подготовка к церемонии. Люди то и дело поглядывали на меня, иногда тыкая пальцем, иногда одобряюще похлопывая. Были те, которые смотрели на меня явно неприязненно, эти люди потеряли в морском бою кого-то из своих родных. Я, наверное, являлся символом их горести. Я же ведь сам задаюсь вопросом: «Почему именно я выжил в том бою?» и от этих взглядов становится не по себе.

На пристани пришвартована ладья, в которой сооружен погребальный костер. Возле нее стоял Гостомысл и его свита. Народу собралось достаточно много, человек двести, навскидку. В стороне стоял старик с посохом. Это был волхв, как сказала Умила.

Волхв поднял деревяшку и стукнул по дощатой пристани. Люди сразу примолкли. Трубный голос волхва действовал гипнотически.

– Дружина Сигурда утонула в море, когда разметало их ладьи сильной волной, – начал говорить волхв, – а воины были ранены в сражении с Гунульфом и хищными, как голодные волки, норманнами его. И три сына Гостомысла не смогли добраться до берега и отдали жизни свои за нас, и оттого есть великая печаль на Ладожье и в Хольмгарде.

Волхв говорил долго. Он дирижировал тембром своего голоса. Даже я, дитя 21 века, не мог оторвать взгляда от плавных движений его посоха, вникая в то, что он вещает.