Лавина - страница 8

Итак, Воронов с его сильным логическим мышлением при всем желании не в состоянии был понять свою двоюродную сестрицу и еще, увы, что чужой опыт, в данном случае — его, горький, который до сих пор держит его в своем плену, ни о чем ей не говорит.

Перегнувшись назад, отведя тело от скалы, Сергей осматривается: «Метров десять до угла. Кстати, вон трещина подходящая».

Жора охраняет. Хорошо, когда товарищ виден; куда сложнее, если скрылся за скалой.

— В порядке. Иди.

Жора поднимается. Путь проложен, к тому же верхнее охранение, и все-таки Жора… что-то с ним неладно. Мешкает, а то, наоборот, будто под ним не крутизна и обрывы, не желает рукой придержаться. Сергей понемногу вытягивает веревку, молчит. В строгом спорте выбиться из режима, из тренировок равносильно тому, что оказываешься обузой. Еще хорошо, если только обузой. Неприязненное чувство подкрадывается. Долой это чувство. Но оно возникает снова. Из ничего. Как ощущение дурного сна, который не сохранился в памяти и все же смущает и тревожит.

«Ревнуешь? — звучит в ушах ее смех. — Ты к каждому готов приревновать, кто аплодирует, когда я на сцене. У тебя комплекс».

— Как там?

— В порядке, — после паузы отвечает Жора.

Подруги: одна замужем за популярным киношным актером (фестиваль в Каннах! громкий успех в Ташкенте); муж другой — беспардонный, самоуверенный грубиян, но профессор; Воронов опять же… А он, Сергей?.. Из института академического ушел, занялся чем-то, с ее точки зрения, нестоящим, несерьезным и уж тем более непрестижным. Что ж, согласен, согласен. Говорено-переговорено. И что поддался эгоизму, согласен. Положа руку на сердце, все правда. И тем не менее он убежден, что делает нужное дело. Должен же кто-то наплевать на так называемую научную карьеру и сделаться сторожем. Сторожить природу, охранять ее, вразумлять и словом, и доказательствами тех, кто не хочет видеть дальше своего носа. А нет, так бить по рукам. Он и выискался. И испытывает подлинное удовлетворение, если, пусть не сразу, в прожекте хотя бы, но какое-то махонькое чудо природы удается отстоять.

Скалы сменяет жесткий, крупнозернистый, переходящий в фирн снег. Склон в ямах, буграх. Будто кто-то гигантским плугом спьяну разворочал его, а солнце и мороз заледенили. Склон исполосован, исхлестан тенями, искры вспыхивают тут и там.

Ледоруб на изготовке. Где надо, опираешься на него. А то втыкаешь перед собой и, держась обеими руками, переставляешь ноги. Ярчайший блеск, сине светятся тени, пот заливает глаза, сохнут губы.

Снова скалы. Двойка Воронова впереди. Дело сразу идет на лад.

— Как?

— Давай, давай.

Ближние горы мало-помалу опускаются, открывая взору новые вершины. Они растут, их становится больше с каждой сотней метров подъема. И словно ты сам вырастаешь — ширится панорама. Когда же раскроется она во все стороны, не загораживаемая ничем? Ни склоном, по которому поднимаются двойки, ни скоплением скал справа, что закрыли и самую вершину Скэл-Тау…

Фирн смеется, звенит под ногами.

И опять скалы чередуются с крутым фирном. Такой он, контрфорс, не соскучишься.

Подъем то круче, то положе. Кое-где удается сколько-то пройти без подстраховки, одновременно, если фирн хорош, проседает, но держит. А то поднялся на свои десять-двенадцать метров и налаживай охранение.

Час, и два… И три. Фирн, скалы; снег в тени, и снова фирн; скалы… Взглянешь вверх, где небо плавно огибает искромсанную тенями белизну, и невольно задаешь себе вопрос: может, уже гребень и скоро пойдем по нему? Но гребень как пила с зубьями в десятки метров — увидим, гадать не придется.

Мысли Сергея — о Регине. Перед выходом столько забот навалилось, уж Воронов постарался, чтобы без дела не сидеть, только ночь оставалась для памяти, упреков ей, себе…

«Всегда испытывал нетерпеливое желание быть вместе. А получалось… Ее подруги, их разводы, свадьбы, дни рождения, просмотр и прогоны, заезжие знаменитости и ночные репетиции, потому что зал расписан по часам, и если что-то не ладится и необходимо пройти на сцене… Ее поездки на гастроли и мои командировки, в которые удирал от неладов, непонимания, от обид по пустякам, ссор… И все равно постоянная неутолимая жажда быть вместе. И действительность: идет на восхождение, а она — сперва Кисловодск, теперь Гагра».