Лавина - страница 38

Партизаны завороженно смотрели на Янко. Грнчиар улыбался. В воцарившейся тишине Янко продолжал:

— Ну, а кто этот лесник? У кого больше всего опыта? Это коммунисты и парашютисты из Советского Союза, которые пришли сюда, чтобы помочь нам. — Он провел ладонью по заросшим щекам и добавил, снизив голос: — Ну а теперь я кратко обрисую вам положение на фронтах…

Он достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул и торопливо прочитал. Это была листовка Центрального Комитета партии о последних событиях на фронтах.

— Не бойтесь, дружочек, не сегодня-завтра придут немцы, и будет порядок.

Так сказал вечером декан отчаявшемуся Ондрейке, и эти слова звучали в ушах комиссара села, даже когда он ложился в постель. Они придавали ему сил и порождали надежду. Он забыл о партизанах, которые дерзко расхаживают по селу, забыл краснокожее лицо веснушчатого Беньо, который грозил повесить его на первой же вербе, а со спины у него вырезать кусок кожи на ремень для остальных коллаборационистов. Забыл он и об одноглазом Газухе, строго приказавшем ему заходить в сельское управление и не удаляться ни на шаг от Погорелой, если жизнь ему дорога. Забыл он и о докторе Главаче, который в последний раз не ответил на его приветствие, хотя он поздоровался с ним словами «мое почтение», а не «на страж», как когда-то. Ондрейка думал только об одном — как в Погорелую придут немцы и как он будет им советовать: этого арестуйте, этого расстреляйте, этого помилуйте.

Ондрейкова уже спала, а Ондрейка все думал, улыбался, устремив глаза в потолок, и поглаживал свои длинные, закрученные усы.

Он был суеверен и перед сном пересчитал все четыре угла, чтобы сбылся его сон. А сон у него и в самом деле будет хороший, приятный. Этот декан умный человек, он думает обо всем. Живет себе потихоньку в уединении, но и о своих овечках не забывает. Знает, кому и когда надо написать письмо, где просить помощи против тех волков, которые собрались в горах.

Комиссару снился Гитлер, в Ондрейкином сне похожий на декана, с усиками под носом, с золотыми свастиками на куртке. Гитлер погладил Ондрейку по щеке и закричал со смехом: «Смотрите, каков молодец! Это мой человек. Сделайте его префектом!»

Когда Ондрейка проснулся, жена уже суетилась в кухне. Он встал с постели и посмотрел в зеркало. Слегка пристыженно усмехнулся. Он — и префект! А что, он этого заслужил за тот страх, что испытал. В последние дни он был одной ногой в своем доме, а другой — на кладбище. Он заслуживает хорошего вознаграждения, конечно же заслуживает.

Ондрейка немного приуныл, высморкался и сердитым голосом сказал:

— Да ведь мне это только приснилось…

Но когда в комнату вбежала Ондрейкова и сообщила ему, что целую ночь в Погорелой шумели машины, а на улицах было полно солдат, он снова вспомнил слова декана о немцах. Конечно! Это немцы идут в горы против тех антихристов! Декан, сон, немцы… Нет, иначе и быть не может. Вот только живет он далеко от главной улицы, у черта на куличках. Дрыхнул и ничего не слышал, не смог выйти поприветствовать их.

Он хлебнул сыворотки и быстро надел праздничный костюм. Ни слова не сказал жене и вышел из дому, вдохновленный мыслью, что ночью через Погорелую в горы шли конечно же немецкие солдаты.

Он спешил к сельскому управлению. Шел, не замечая никого, выпятив грудь, высокомерный и самоуверенный. И вдруг увидел Беньо и Пудляка, идущих с двумя жандармами в жандармское отделение. Гора свалилась у него с плеч. «Так, этих уже повели!» Перед костелом мелькнула высокая худая фигура пономаря. Ондрейка хотел его окликнуть и спросить, что произошло ночью, но пономарь сразу же исчез.

Едва Ондрейка вошел в канцелярию сельского управления, как зазвонил телефон. Энергичным движением он взял трубку, приложил ее к уху и закричал:

— Алло, алло! Округ! Ну, слава богу… Что? Погорелая. Ондрейка… Кого? Какого товарища? Что? Газуху? — Он сердито дунул в трубку. — Окружное управление? Как же так? Это комиссар… Это я говорю, староста Ондрейка…

Трубка выпала у него из рук, он вытер ладонью холодный пот со лба, потом руки его опустились, а из горла вырвался жалобный вздох.