Лавка красоты "Маргаритки" - страница 19

– Почему же, – устало пожимаю плечами, – боюсь. Только спать мне хочется сильнее, чем бояться.

Сомневаюсь, что он проникнется насыщенностью прошлого дня, что я с трудом пережила без сердечного приступа и прочих смертельных хворей. Потому молчу, лишь жду, нетерпеливо вздыхая.

Мужчина вновь улыбается, на этот раз без намёка на сумасшествие и скрытые наклонности душегубца.

– Хорошо, – кивает удовлетворённо, хотя я решительно не понимаю, что же хорошего он видит во всём этом бедламе, и выходит за дверь.

Деревья со скрипом расступаются и корявые ветви возвращаются на свои привычные места. Удивляться я не стала, лишь угрожающе сощурилась, мысленно обещая дому-предателю разобраться чуть позже. И разбирательства эти вряд ли ему понравятся.

Далеко ночной посетитель не уходит, оборачивается, прячет руки в карманы брюк, только сейчас замечаю, что и крой, и сама ткань выглядят модно и дорого. По губам скользит ухмылка:

– Как тебя хоть зовут, потомственная фея?

То ли от взгляда его с задорными искорками, то ли от ухмылки этой, чувствую, что лицо вспыхивает жаром смущения.

– Криска, – бросаю тихо и смущаюсь пуще прежнего, – то есть Кристиана меня зовут.

– Кристиана, значит, – хмыкает понятливо.

– А вы? – спрашиваю зачем-то. Да только ответа так и не дожидаюсь, потому что на дорожке, где ещё мгновение назад стоял мужчина, уже никого не было.

– Чертовщина какая-то, – бурчу тихо и закрываю дверь.

Дом, как мне кажется, вздыхает с облегчением, а я грожу в пустоту пальцем и говорю:

– А с тобой мы потом поговорим!

Наследство моё обещанием прониклось – ни одна доска не скрипит пока я поднимаюсь в спальню. Даже кровать и та молчит несмотря на то, что я, словно змея верчусь на матрасе из стороны в сторону. Но, наконец-то, засыпаю, чтобы проснуться от ярких назойливых лучей солнца. И никаких незнакомце поблизости не наблюдается…

Может быть, мне всё приснилось?

Я долго лежу на кровати, пока мне это не надоедает. Потом поднимаюсь, усаживаюсь на краю матраса и спрашиваю:

– Что скажешь в своё оправдание?

Пока лежу, вспоминаю всё что произошло прошлой ночью до мельчайших подробностей. И с каждой минутой тревожусь всё больше. Если дом живой, магией наделённый, а по всему выходит, что сообразительность особняка и его строптивый характер, мне вовсе не привиделись, то как же он пустил незнакомого человека? А из этого вытекает другой вопрос – какие же отношения связывали его с Дайаной, раз он не побоялся прийти к ней за помощью?

И сколько ещё таких «близких» знакомых у покойной тётушки имеется? Надо же мне как-то подготовиться к нашествию ночных гостей.

Дом молчит, пыхтит жалостливо, но выдавать секреты прежней хозяйки совсем не торопится.

– Так значит? – щурюсь недовольно и встаю на ноги. – Хорошо, – пожимаю плечами, – похоже мне тут не рады. Пора возвращаться в деревню к дяде Росму.

Конечно, я не думала, что старая развалина так легко сдастся, но… Дом шипит, шатается и принимается каяться во всех грехах разом, даже в тех, которые меня совсем не волновали и ни коем образом не касались.

При Дайане ему жилось хорошо, сытно. Ведьма щедро делилась магией, да и когда не делилась, хватало спонтанных выбросов от проклятий, которые бывшая хозяйка раздавала направо и налево. Один такой выброс стоил особняку собственного места. Буквально. Не рассчитала ведьма сил, да и занесло её из квартала богатого, к ворам, жуликам и прочему отребью вместе с домом. И сколько Дайана не пыталась вернуть всё как было, у неё не вышло.

Собственно, отсюда и начались беды да несчастья.

Люд к дому чёрной ведьмы, что волею случая и неосторожного колдунства оказался в Сером квартале, потянулся сомнительный и даже опасный. Но опаснее всех был этот, который сегодня ночью приходил. По крайней мере, Дайана его и боялась, и уважала больше прочих.

– И кто же он? – спрашиваю, словно одолжение оказываю, чтобы наследство моё вдруг не решило, что жалостливыми рассказами способно разжалобить доверчивую фею.

Дом вновь ворчит, даже не пытаясь скрыть горечь обиды.

Оказывается, Дайана, несмотря на вспыльчивый характер и великое бесстрашие, была особой довольно осторожной. И в некоторые тайны, что не имели, как я подозреваю, конца и края, не посвящала даже разумное имущество.