Лавровы - страница 4
В эти январские дни брат Юрий однажды подсунул Борису журнальчик, в котором напечатан был рассказ под названием «Странный закон». Автор утверждал, что большинство людей создано для низменных дел — то есть для труда и для войны, а меньшинство — для возвышенных идей. Большинство должно служить меньшинству, ибо в нем, в этом меньшинстве, — дух жизни, соль земли и еще что-то очень высокое. Юрий восхищался этим рассказом.
— Это — о Боре. Он создан для войны.
Юрий, конечно, создан для возвышенных идей.
Ну и к черту! Борис не хотел спорить. Когда он начинал думать о том, что его ждет, мысли путались. Он знал только одно — существовать так, как его родные, он больше не может. Нужно уйти, нужно самому испытать то, о чем пишется в военных корреспонденциях. Пусть он обыкновенный. Он сам хочет быть обыкновенным — как все.
Второго апреля 1915 года веселая музыка духового оркестра проводила маршевую роту Первого запасного пехотного полка с Охты к товарным платформам Варшавского вокзала. Там Борис простился с отцом, матерью и братом и сел в теплушку. Семнадцатого апреля, шагая в ногу со своим отделением, он подходил уже к местечку Красносельцы на берегу реки Оржиц. Над ним распростерлось польское небо, воздух был теплый. Пыль, поднятая тяжелыми сапогами русских солдат, вставала над песчаной дорогой, оседая на лица, руки, плечи.
На красносельском фольварке за Оржицем стояли недолго. Краткая команда — и маршевая рота двинулась дальше, туда, откуда доносились редкие выстрелы. За пять верст от позиций молоденький прапорщик тихим голосом отдал приказ: «Не курить!» — и солдаты, еще преувеличивавшие (так же, как и прапорщик) опасности войны, побросали цигарки и окурки.
Полк, в который назначен был Борис, занимал позиции в деревне Единорожец, в восемнадцати верстах от Прасныша и в семи — от германской границы. Этот полк входил в состав того корпуса, который отстоял Варшаву, ринувшись в атаку прямо из вагонов только что прибывшего на выручку эшелона. Участников варшавских боев было в полку уже совсем мало: те, что не погибли под Варшавой, пали в боях у Лодзи.
Борис даже и не думал об усталости или о страхе. Он был твердо уверен в том, что снаряды и пули могут убить кого угодно, только не его: ему недавно исполнилось восемнадцать лет. Не задумывался он и над тем, почему и для чего делается все то, в чем он участвует. Он был счастлив, что вырвался из домашней духоты, а что касалось общего положения дел, то его вполне удовлетворяли официальные объяснения.
Затишье кончилось первого июня. В этот день полк под ураганным огнем германской артиллерии оставил Единорожец и отступил на вторую линию окопов. Немцы производили усиленную разведку. Германские аэропланы кружили над русскими позициями и, высмотрев батарею, пускали сигнальные ракеты, разноцветными лентами повисавшие в воздухе. Артиллерия пристреливалась, и эта пристрелка давала много работы для русских врачей, фельдшеров и санитаров. Контратаки русских полков двенадцатого и тринадцатого июня не дали никакого результата: немцы не оставили занятых позиций.
Буря, гнавшая русскую армию с карпатских высот, предупредила о себе еще двадцать девятого июня дальним, у Прасныша, грохотом, от которого задрожало поле. Тридцатого июня генерал фон Гальвиц бросил свои дивизии на окопы, в которых сидел Борис. Русская артиллерия, быстро истратив небольшой запас снарядов, отступила утром. Пехота билась до вечера. К вечеру из пятидесяти пяти человек, составлявших до начала боя роту, в которой сражался Борис, осталось трое. Эти трое шли по лесу. Снаряды рушили лес; стволы деревьев шатались, трещали, раскалывались и склонялись к земле; желтый дым полз, ширился и повисал в воздухе. Когда двое, оставшиеся в живых (третий был убит), вышли из лесу к пылающей деревне Вольки-Дронжи, они сочли себя в полной безопасности. Но если бы сюда перенести мирного петербуржца, еще не изучившего всех степеней опасности, он с ума сошел бы от страха.
Дым застилал небо и землю, и в этом дыму желто-красное пламя с треском рвало крыши и стены халуп. Над всем господствовал особый сумрачный цвет, которому усталые глаза придавали тысячи небывалых оттенков.