Лавсаик Святой Горы - страница 9

в иноческую стихию душу живу (ср.: Быт. 2, 7) и уготованную к глубоким историческим переменам, которые сподобился предузнать, будучи и сам уготован для Небесного Иерусалима. По Промыслу Божию он был восхищен, чтобы не видеть грядущих бед Церкви и своего народа[44], не слышать их безудержных критиков и злопыхателей. Его истинно христианское, терпеливо-мудрое руководство нацией ныне признается всеми как насущно необходимое, но семь светильников Откровения, к несчастью, уже угасли в алтарях своих, и Ангелы хранители первых церквей Христовых[45] пребывают ныне в изгнании.

Став благословением Божиим для Святой Горы, прибытие Патриарха не только безмерно вдохновило ее насельников, но и вызвало небывалый приток боголюбцев, спешивших сюда, чтобы разделить с великим иерархом его добровольное уединение. Но особенно мы, монашествующие, использовали любую возможность получить первосвятительское благословение. Порой, не имея сил беседовать с каждым, он выходил на балкон и спрашивал, какая у кого нужда, а узнав, что большинство пришедших просит благословить их на продолжение иноческого подвига, кротко извещал, что не может всех принять, и после общего благословения с миром отпускал. Но, не зная устали в молитвенном делании, Патриарх приходил в ближайший к Милопотаму Иверский монастырь ко всем агрипниям, которые и возглавлял, проводя на ногах десять часов кряду и еще два часа за Божественной литургией. В Карею же поднимался он по великим праздникам, и память тех, кто присутствовал тогда за службами, доныне хранит библейский облик Первосвятителя, окруженного десятками иереев и диаконов, агиоритов и пришельцев, в византийских и русских золотых ризах. Он поистине услаждался беседой с простыми духовниками, а любимым местом его посещений был Кавсокаливийский скит с иконописным домом Иоасафеев в нем. Часто бывал он и у нас в Дионисиате, ради проживавшего здесь проигумена[46] Иакова, с которым они часами беседовали наедине о духовной жизни и делах церковных. Ежедневно являясь в храм к Божественной литургии, он возвышался в алтаре, подобно непоколебимому дубу, и со всяческим благоговением внимал совершающемуся священнодействию. Святогорские отцы, особенно эримиты и аскеты[47], питали к нему особое доверие, приходя со всеми духовными и земными нуждами, и блаженный щедро оделял их и из сокровищницы своей души, и из скудного своего кошелька. Дорога, проложенная к самой вершине Афона, и мраморная звонница Кавсокаливии останутся на века памятником великому Первоиерарху и свидетельством его благотворения[48].

А когда наступило время водрузить свечу на подсвечник (ср.: Мф. 5, 15), а Вселенскому престолу – принять своего избранника, Святая Гора сотряслась от скорби, смешавшейся с ликованием, Карея же наполнилась монахами (и афонитами, и пришельцами из отдаленных мест), желавшими проводить возлюбленного отца и принять благословение Вселенского Патриарха. И он удалился, унося с собою навеки покоренные души отцов и оставляя им отеческую свою заботу. Впоследствии, принимая в своей константинопольской резиденции агиоритов, Святейший Владыка в прямом смысле бросался им навстречу.

Блаженна та эпоха – эпоха не только высоких чувств, но также патриархов и архиереев, великих в своем служении Церкви и народу, непревзойденных в простоте и смиренномудрии.

Придя на Афон в 1910 году, я застал проживавших там четырех иерархов. Кутлумушская обитель приняла на жительство Высокопреосвященного Нила Карпафского, столь же величавого видом и доброгласного, сколь и неутомимого в иноческих трудах. Скит Святой Анны стал приютом для Паисия Ниссийского, который увлекал всех не только сладкоречивыми и со властью произносимыми наставлениями, но и примером истинного подвижничества. В том же скиту пребывал на покое Досифей Метрийский, а в Ватопеде безмолвствовал бывший митрополит Меленикийский или Неврокопийский, в точности не знаю[49]. Но сегодня, к несчастью, такие архиереи не находят подражателей среди священноначалия, и могилы патриархов в Великой Лавре, Ватопеде и Дионисиате не возбуждают ни в ком желания окончить свою жизнь в нерассеянном и блаженном испытании безмолвием. Разве лишь некоторые архиереи, вышедшие из афонских монахов или имеющие номинальное посвящение, возможно, и пожелали бы всегда оставаться титулярными епископами