Лазоревый петух моего детства - страница 67

И все хворал дед, и все в окошко глядел. Потом вдруг собрался, вышел на улицу чинить грабли, отбивать косы, рыбу ловить.

Над ребятишками поставили Сеньку. Стал у них Сенька главным. Перевел их от деда в пустую школу. Трудно Сеньке — не все знает, не много может им объяснить.

— Дедка, Свист кто?

— Свист как Свист. Хочешь, я тебе сказку расскажу, как русский черт германскому черту бока ободрал?

— Дедка, Свист где?

— Этот, я думаю, здесь. Этот со своего места не стронется.

— Дедка, а кто такой Свист, насекомое или животное?

— И живое, и мертвое, и злое, и доброе. Для сильного — слабость, для слабого — сила.

— Дедка, ты мне голову не морочь.

Старик осмотрел свою избу, подолгу задерживая глаза на каждом предмете.

— Если из моей избы все вынести: и фотокарточки, и икону бабкину, и кровать, и кошку мою Марту, и сверчка из-за печки, что будет?

— Пустота, — сказал Сенька. — Я про Свиста спрашиваю.

— То-то и есть пустота. Душа пустоты не терпит.

Сенька не понял такого ответа, ему хотелось прямо услышать, есть Свист или нет.

Кошка Марта прыгнула к старику на колени, развалилась, белым брюхом пушистым кверху. Старик каждый день своей Марте рыбу в озере ловит. Всем рыбу ловит. Деревня год питается с озера. Только всем ловит не каждый день, а Марте — каждый день свежую, мяконьких отборных плотичек. «Ишь брюхо наела — для нее и войны нет».

— Дед, — спросил Сенька, — почему ты кошку Мартой зовешь?

— А как же еще?

— А корову тоже Мартой звал.

Дед голову повернул, обволок Сеньку призрачным взглядом:

— Не горазд я к новым именам привыкать. Все Марта да Марта, и ладно… — И снова принялся костыль выглаживать.

Сенька ушел от деда, не понял, кто же Свист. Решил: как малина поспеет, заберется он, Сенька, в самую чащу, небось его Свист не затронет, он же свой, русский.

Дед попробовал костыль, постучал в пол, проверяя, крепок ли, сдержит ли тяжесть тела, а когда поднял глаза поглядеть, куда Сенька делся, увидел в дверях избы немца. Немец без шапки, с темным обветренным лицом, в расстегнутой до живота гимнастерке.

— Могу я купить у вас рыбу? — спросил немец.

Дед помолчал, подумал: «Мой небось чуть помладше».

Малина поспела, когда ей положено поспевать в этой местности — в середине июля. У ребятишек от пустых харчей слабые ноги, а Кузьмова гарь близко — налипли они на малину. Щиплют с кромки. Под открытым солнцем ягода мелка, зато ранняя. Когда объели малину с боков, протиснулись подальше в кусты. Подальше ягода покрупнее. Большая, сочная — на глоток одна. Едят ребятишки малину-ягоду, носят ее домой в кружках. Женщины на Кузьмову гарь не ходят — люди взрослые, отправляются они всей гурьбой в лес, собирают малину ведрами, чтобы сушить на зиму, с чаем пить, когда простуда и кашель.

Обобрали ребятишки всю малину с боков и ту, что поглубже, объели. Дальше залезать боятся. Просят Сеньку:

— Ты пойди, зайди. Может быть, и не тронет тебя Свист. Война, должен ведь он поступиться — не мирное время. Сам уже объелся, наверно. Наверно, спит.

Взял Сенька ведерко. Вглубь полез.

Тихо…

Малина крупная, темно-красная, тяжелая на ладони, словно камушек. Набрал Сенька ведерко, вынес ребятишкам. Съели без передыху. Опять просят:

— Давай, Сенька, еще. — И сами за Сенькой пошли.

Тихо в малине, земля под ногами голая, в редких солнечных пятнах. Едят ребятишки малину, загребают горстями, пихают в рот пальцами. Маруська обрывает малину с куста прямо ртом.

И вдруг засвистало тоненько и зашептало:

— В середку ходить не смейте. Посередке мое место. Не то как засвищу, и вы пооглохнете на неделю. — И опять засвистало погромче.

Ребятишки тронулись бежать. Тамарка Маруську тянет за руку. Сережка с Николаем впереди бегут. Сенька позади всех. Хоть и страшно ему, но радостно: живой Свист, тут. Сердце колотится у Сеньки под мышкой.

Засмеялось сзади, и опять почудилось Сеньке — смех женский.

Ребятишки выбежали из малины и остановились один за другим — сбились в кучу. От дороги прямо к малиннику шагали два немца. Одежда на них черная, чистая, с галунами. Черный тяжелый мотоцикл стоит у дороги. На коляске пулемет низко раскорячился.