Леди на одну ночь (СИ) - страница 44

Эвакуацию союзников Шура видела и сама — американцы отплыли из Архангельска как раз в июне — на Двине вдоль набережной сразу стало меньше кораблей. В городе ждали, что и англичане вот-вот последуют их примеру.

— Ничего, сестричка! — подбадривал ее молоденький офицер Сергей Давыдов из пятой палаты, который каждый день встречал ее новыми, написанными за ночь стихами. — Нам без иностранцев еще сподручнее будет. Архангельск наконец-то снова станет русским. Признайтесь, ведь тошно было слышать на наших улицах английскую речь?

Шура не ответила ни «да», ни «нет». Ей трудно было разобраться в происходящем. Она хотела лишь, чтобы всё стало как раньше — чтобы закончилась война и в город вернулись близкие ей люди — брат и тетушка. Она хотела этого, но понимала — как прежде уже не будет. Никогда.

Она старалась приходить на работу без опозданий, чтобы до начала смены обновить список раненых, что лежали в закрепленных за ней палатах. Но однажды проспала и всю дорогу до госпиталя бежала без остановки.

— Шура, Шура! — окликнула ее старшая медицинская сестра Наталья Николаевна. — Тебя раненый из пятой спрашивает. Поторопись — он очень плох.

Сначала она подумала о Давыдове, но тут же вспомнила, что того выписали домой на долечивание еще накануне. Сердце бешено застучало — Кирилл! Все те недели, что прошли с последнего полученного письма, она думала только о нём.

Торопливо надела белые косынку и передник, побежала по лестнице, перескакивая через ступеньки. Распахнула дверь палаты.

Там было десять коек, и взгляд запрыгал по ним, пытаясь отыскать знакомое лицо. Но нет — брата среди раненых не было. Она задышала чуть спокойнее.

— Александра Сергеевна! — голос донесся с той койки, на которой вчера еще лежал Давыдов.

В худом небритом мужчине, что обратился к ней, она не сразу узнала Дерюгина. Он был так бледен, что лицо его почти сливалось с серой застиранной наволочкой на подушке. В нем не было прежней уверенности и прежнего лоска.

— Здравствуйте, Аркадий Сергеевич! — она подошла к его кровати.

Когда-то этот человек был неприятен ей, но сейчас для былых обид было не время.

Он потянулся, было, к ее руке, но даже такое простое движение ему не далось, и он снова откинулся на подушку.

— Посидите со мной, Шура, прошу вас!

Она была уже достаточно опытна, чтобы понять всю тяжесть его состояния даже без предупреждения старшей медсестры. Он был ранен в живот и, судя по всему, потерял много крови.

Она присела на краешек кровати, и на лице ее появилась уже профессиональная подбадривающая улыбка.

— Я посижу, Аркадий Сергеевич. А вам не стоит сейчас разговаривать. Вам нужно больше отдыхать.

Его губы дрогнули в болезненной ухмылке.

— Отдыхать? К чему? Мне нужно поговорить с вами, Шура! Я должен был сделать это давно и, собственно, ради этого я и приходил к вам тогда.

Они оба смутились, вспомнив о прошлой встрече.

— Простите меня, Шура, если сможете. Я повел себя как скотина. Только увидел вас и потерял голову.

Вспоминать об этом не хотелось ни ей, ни ему, и она сказала:

— Я не держу на вас зла, Аркадий Сергеевич! Давайте забудем о том, что было.

Но он яростно замотал головой, потратив на это слишком много сил, и тяжело задышал, будучи уже не в состоянии произнести ни слова. Шура поднесла к его губам стакан с водой, и он с трудом сделал глоток.

— Да, забудем, — согласился он. — Но сначала я должен вам признаться. Нет, не останавливайте меня! Я должен вам всё рассказать. Я обманул вас, Шура! Я оклеветал Кузнецова пред вами!

Она почувствовала, как запылали щеки. Говорить об этом в переполненной палате! Она не знала, куда деваться от стыда.

— Прошу вас, не надо! Я ничего не хочу об этом знать!

Она говорила шепотом, но ей казалось, что их разговор слышат все.

— Он никогда не бахвалился передо мной своей победой — напротив, он признался мне в поражении. Он хотел быть рядом с вами всегда. Он искал вас, Шура! Я никогда не видел его таким прежде. Вы много значили для него.

Слёзы уже катились у нее по щекам, и она отвернулась к стене, чтобы Дерюгин их не увидел. Теперь она уже не хотела, чтобы он замолкал. Пусть его слова уже ничего не могли изменить, но ей хотелось их слышать.