Леди-обольстительница - страница 73
Эта мысль придала ей мужества. «Пора действовать», — сказала она себе. Мужчина может отвергнуть женщину, находясь с ней в людном месте, но вряд ли у него хватит сил прогнать ее из своей постели.
Наклонившись, Гвен вдохнула запах Алекса. От него пахло коньяком и еще чем-то, будоражащим чувства и воображение. Может быть, его кожей? Да, это был запах самого Алекса, его теплого сильного здорового мужского тела.
Он вдруг открыл глаза, и Гвен застыла.
Некоторое время Алекс молча смотрел на нее сонными глазами из-под тяжелых полуприкрытых век.
У Гвен упало сердце.
Через секунду Алекс окончательно проснулся. Гвен поняла это по изменившемуся выражению его лица. Его взгляд стал сфокусированным и осмысленным.
Тишину, царившую в купе, нарушал только ритмичный перестук колес. Однако ей казалось, что его заглушает ее прерывистое дыхание.
— До какой степени вы решили быть дерзкой? — промолвил Алекс.
Гвен не предполагала, будто ей придется отвечать на его вопросы. Она не была готова к этому. Одной-единственной фразой Алекс взял под контроль всю ситуацию. Гвен была не в состоянии произнести хоть слово.
Алекс приподнялся, опершись на локоть. Он был гибким и ловким, как кот. Его расстегнутая рубашка распахнулась на груди, и Гвен увидела движение упругих рельефных мышц. У нее пересохло во рту. Нет, чувства, которые она испытывала к этому человеку, нельзя было назвать сестринскими.
— До какой степени, я спрашиваю, — тихо промолвил он.
— Я… — с трудом выдавила из себя Гвен. — До крайней…
— И?..
Гвен растерялась, не уловив смысла вопроса.
— Вы… вы этого не хотите? — пролепетала она.
— Послушайте, Гвен. Вот если бы это вы проснулись посреди ночи и увидели, что я стою над вами, тогда бы вопросы задавали вы. Тогда бы вы могли поинтересоваться, почему мне взбрело в голову будить вас в неурочный час. Но в данной ситуации вопросы вправе задавать только я, и я спрашиваю: чего вы хотите?
Ну почему Алекс всегда все усложнял? Неужели не понимал, чего именно она хотела? Или добивался, чтобы она произнесла вслух то, что было у нее на уме? И делал это только для того, чтобы посмеяться?
— Ничего особенного. Спите дальше, — пробормотала она.
Алекс усмехнулся.
— Гвен, — произнес он.
Это был голос сирен, это был бальзам, манивший ее к нему. Его низкий звучный голос с протяжными гласными обволакивал Гвен. Таким голосом можно было часами читать Библию атеистам и поднимать воинов в смертельные атаки. Таким голосом можно было заставить женщину прыгнуть в пропасть с высокой скалы.
— Что? — чуть дыша, промолвила Гвен.
— Вы утверждаете, что стремитесь к свободе, — сказал Алекс. — Но что толку от свободы, если вы не знаете, чего хотите? Зачем вы пришли сюда? Вы можете ответить на этот вопрос?
Гвен обхватила руками свои плечи.
— Я хорошо знаю, чего хочу. А вот вы… — Она осеклась и закончила фразу про себя: «Вы мешаете мне воплотить в жизнь мое желание».
Алекс придвинулся ближе. Лунный свет, заливавший половину кровати, выхватывал из мрака мускулистое плечо. Гвен не могла оторвать от него глаз. Ей хотелось прикоснуться к его телу, прижаться губами к плечу.
— Я знаю, какие желания движут мной, — прошептала она. — Поверьте.
— Тогда у вас есть выбор. Вы можете похоронить их в глубине души. Это первое. И для этого вам надо просто покинуть мое купе. Но есть и другой вариант: научитесь следовать своим желаниям, не испытывая при этом стыда и раскаяния. Именно такое поведение женщины люди называют дерзким. Оно не проистекает из свойств ее характера и не свидетельствует о силе духа. В этом мире нет ничего более дерзкого, чем поведение женщины, хорошо знающей, чего именно она хочет.
— Но я уже говорила вам, чего я хочу. Помните? В «Мулен Руж». Вы тогда остановили меня.
— Помню. Возможно, я и сейчас вас остановлю. Это мое право. А вы должны рискнуть. Но даже если я вас действительно остановлю, это не будет означать, что вы зря рисковали.
Гвен заколебалась. Ей было очень сложно произнести те слова, которые вертелись у нее на языке.
Алекс засмеялся. Этот резкий звук, донесшийся из темноты, разорвал тишину купе.
— О Господи, чего вы боитесь? Это всего лишь я, а не какой-нибудь чужак.