Ледовый десант - страница 14

И подписи командиров и комиссаров отрядов, принимавших участие в этой операции.

Тревожна была и вторая радиограмма.

Генералу Шаблию все стало ясно: партизанам на правом берегу угрожают не только силы немцев, обороняющие противоположный берег, но и придеснянская группировка с танками, которая перейдет по понтонному мосту через Десну, а потом по окуниновской переправе — на правый берег Днепра и сильно укрепит оборону севернее Киева.

…«Эмка» быстро мчалась полевыми и лесными дорогами, направляясь на Новую Басань, где расположился штаб Воронежского фронта.

— Скорее, Коля! Скорей! — подгонял Шаблий водителя, хотя хорошо знал, что быстрее, уверенней и надежней мог ездить на «эмке» разве что Гриша Буряк, который погиб два года назад.

Шаблий был уверен, что эти радиограммы из партизанских соединений и отрядов приняли и операторы-радисты радиоузла, что сообщения эти уже передал в штаб фронта его заместитель Илья Гаврилович Веденский. И все-таки он торопился. Ситуация в нижнем течении Десны вдруг усложнилась и требовала срочного вмешательства штаба Воронежского фронта. От того, как быстро будет разгромлен противник в районе основной переправы через Десну, зависит и судьба Днепровского плацдарма севернее Киева, откуда дали тревожный сигнал партизаны.

Шаблию вспомнились слова из радиограммы: «Держимся. В плен не сдаемся…» Ему хорошо известно, что значит держаться во вражеском тылу против вооруженных до зубов фашистов. Это — отбить десятки атак немцев за день. Это — контратаки. Это — бессонные ночи, смерть друзей, стоны раненых.

Семен Кондратьевич закрыл глаза, начал обдумывать сложившуюся ситуацию.

«Восемь захваченных переправ на Десне еще не означают, что Десна в наших руках. Остер — наиглавнейший узел сопротивления немцев на подступах к Киеву с северо-востока…»

«Эмка» вдруг затормозила — дорога была запружена автомашинами, а на обочине лежали и сидели пленные гитлеровцы. Возле них стояли красноармейцы, сопровождавшие колонну, и один немец. Он о чем-то говорил с лейтенантом.

Семен Кондратьевич хотел было узнать, из каких частей пленные, но вдруг услышал:

— Товарищ генерал-майор! Товарищ Шаблий! — Это кричал пленный «немец», стоявший рядом с лейтенантом. — Я — Янкелевич! В сорок первом был в Коммунистическом партизанском полку. Потом… Нас провожали на фронт в июле сорок первого. Помните меня, Семен Кондратьевич?

Шаблий кивнул.

— Конечно, помню. Не раз читал радиограммы из вашего соединения. В них упоминалась и ваша фамилия. А почему вы среди пленных немцев?

— Долго говорить, но нечего слушать, — грустно ответил Янкелевич, взглянув на лейтенанта. — Не поверили, что я партизан, и майор Добрин отослал меня в колонну пленных. Это если коротко.

Шаблий задержал взгляд на небритом, усталом и измученном лице Янкелевича.

— Что все это означает, товарищ лейтенант? — обратился он к начальнику конвоя. — Это же наш человек!

— Никакой не наш, — махнул рукой лейтенант. — Майор Добрин быстро расколол его. И…

— Товарищ генерал-майор! — прервал лейтенанта Янкелевич. — За два дня до форсирования нашими Днепра мы, партизаны, имели план дислокации немцев в Каневе, Корсуне, Белой Церкви, Мироновке, Фастове, Кагарлыке, Городище и в Смиле. Я должен был передать этот план нашему командованию. Убежден: если бы наши данные попали в штаб фронта девятнадцатого или хотя бы двадцатого сентября, то успехи на плацдарме были бы утроены. Однако я попал не к командиру дивизии или корпуса, а к майору Добрину. Он стал выяснять мою личность, а карту положил себе в ящик стола. Он решил, что я подослан немцами, чтобы навести туман на ясный день. Что делать? Справке, выданной командованием партизанского отряда, он не поверил. Вот и оказался я здесь. Не себя мне жаль, товарищ генерал. Жалко, что разведданные, собранные десятками наших людей в подполье и партизанами, оказались ненужными. Уже сейчас некоторые сведения устарели. А могли бы эти данные помочь войскам расширить плацдарм. Вот и весь мой горький рассказ, товарищ генерал. Вы же помните меня? Мы даже вместе фотографировались возле товарного вагона.