Лефорт - страница 16

и могу вас удостоверить, что все князья (бояре. — Н. П.) любят меня, сожалеют о моем отъезде и думают, что я не вернусь»^>{22}. В паспорте действительно было написано: «Капитан Лефорт служил великому государю и царю верно и, как подобает храброму офицеру, с отличием сражался против неприятеля»^>{23}.

В путь Лефорт отправился 9 ноября, а в Женеву прибыл только 16 апреля следующего, 1682 года, преодолев в пути множество трудностей. Весть о скором прибытии Франсуа в Женеву обрадовала родственников. Радость выразил брат Ами, отправивший Францу Яковлевичу следующее письмо: «Любезный брат, не могу выразить вам радости, испытанной всеми нами при получении вашего письма от 1 сентября 1681 года, особенно же по поводу того, что вы не только благополучно возвратились из Киева, но и намерены предпринять путешествие из Москвы в Женеву. Это показывает, что вы, любезный брат, услышали мои просьбы возвратиться сюда при первом удобном случае, чтобы доставить всем нам утешение и радость свидания. При нетерпении, в котором мы находились относительно времени этого наслаждения, путешествие ваше от Гамбурга сюда покажется нам столько же продолжительным, как бы мы узнали только о выезде вашем из Московии»^>{24}.

О пребывании Франца Яковлевича в Женеве вспоминал в своих «Записках» старший сын Ами Лефорта Людовик (Луи), которому в то время было шестнадцать лет. (Свои «Записки» он написал уже в зрелом возрасте.) Мы приведем его пространный рассказ полностью, ибо в нем дана весьма обстоятельная, хотя и односторонняя, характеристика Франца Лефорта и содержатся сведения, отсутствующие у прочих авторовсовременников:

«Франц Лефорт был принят своими родными и соотечественниками, любившими и истинно уважавшими его, самым радужным образом. В беседах своих он представлял картину России вовсе несогласную с описаниями путешественников. Он старался распространить выгодное понятие об этой стране, утверждая, что там можно составить себе очень хорошую карьеру и возвыситься военного службою. По этой причине он пытался уговорить своих родственников и друзей отправиться с ним в Россию.

Лефорту было тогда двадцать шесть лет. Все соотечественники заметили в нем большую выгодную перемену. Он был высокого роста и очень строен. В разговоре являл себя строгим и серьезным, но с друзьями был шутлив и весел. Можно сказать утвердительно, что он наделен от рождения счастливейшими дарами и талантами как тела, так ума и души. Он был отличный ездок и в совершенстве владел оружием. Из лука стрелял с такою необыкновенною силою и с такою непостижимой ловкостью, что превосходил искуснейших и опытнейших татар. О военном ремесле говорил очень разумно, и можно сказать по справедливости, что судил о нем, как человек испытанный, хотя был младший сын в семействе, которое, конечно, пользовалось почетом, но не имело таких денежных средств, чтобы дать соответственное его дарованиям воспитание. Что касается его чувств и образа мыслей, то никогда и никто не откажется от признания — что и обнаружится впоследствии, — что он имел повышенную и благородную душу. Он был враг лести и тщеславия. Своему государю был непоколебимо предан во всем, что касалось славы его царствования и счастья подданных, и употреблял все усилия содействовать столь справедливым и благотворным предначертаниям.

Во время пребывания на родине Лефорту делаемы были различные предложения именитыми чужестранцами, проживавшими в Женеве; его заверяли, что он найдет достойный круг деятельности или во Франции при швейцарских войсках, или в Германии, или у императора, или в Голландии и в Англии. Влиятельные иностранцы старались отговорить его от службы в России, доказывая, что она не только трудна, но и неблагодарна. И члены его фамилии, родные и знакомые советовали ему ехать или в Германию, или во Францию, или в Англию, или в Нидерланды, где, поступив в военную службу, он мог бы приобрести значительные выгоды для себя и для своего семейства. На все эти знаки благорасположения Лефорт отвечал, что сердце его лежит к России и благодарность обязывает его посвятить жизнь монарху, от которого получил многие благодеяния. Он питал твердую надежду, и это были его собственные слова, что, если Бог сохранит ему здоровье и дарует жизнь, то свет заговорит о нем, и он достигнет почетного и выгодного положения»