Легенда о княгине Ольге - страница 12
Владимир зачарованно следил за Ильмом.
— Ильм, как ты сделал это?
Старик не ответил, подбросил в огонь лучины, потом поленьев.
— Дрова откуда? — уже ничего не понимая, потрясенно спросил мальчишка.
— С вечера припас. Это тоже ильм, еще называют его вяз. Самое жаркое дерево для бани, береза такого жара не даст. Раздевайся, сынок.
— Так ведь вода холодная, — растерянно проговорил Владимир и увидел, что в тот же миг забурлила вода в котле и клубы пара наполнили баню.
— Зачем ты пришел сюда, Ильм?
— Разве не понял? Ты хотел все знать про свою бабку, старую княгиню… Я про нее много чего знаю. Я ей сны разгадывал…
Мальчик растерянно озирался:
— Я боюсь тебя… Как ты огонь добыл?
Старик обернулся с тихой улыбкой к мальчику:
— Говорю тебе, с вечера припас. Жар в нем был в середке…
— А вода?
— Много будешь знать — скоро состаришься…
Старик опустил в кипящий котел веник, но не березовый, а собранный из сухих болотных и степных трав. Владимир, уже ничему не удивляясь, послушно разделся. Старик вынул из-за пазухи сухую корку хлеба, стал обтирать ею юного князя, невнятно бормоча какие-то заклинания. Потом объяснил:
— Это пот твоего страха. Я его снял с тебя, страх, сейчас сожгу в огне. — Он бросил корочку в очаг. — Теперь ты бесстрашный, запомни. Ложись на полок, похлещу тебя веничком: дурь выбью, злобу выпущу, лукавство изыму, коварство изгоню, неверность запорю, предательство отгоню… — Старик хлестал мальчишку веником и все приговаривал: — Не люби себя, князь! Люби чада свои!.. Князь всем отец и голова, для них живи! Народ свой люби: от последнего смерда до родной матери! Вот я тебя веничком! Вот я тебя голого! Приходила ко мне бабка твоя, Ольга-княгиня, рассказывала сон вещий.
Из клубов белого пара, под свист веников, возникает картина, да так ясно, будто видит все Владимир собственными глазами…
В княжеской опочивальне над колыбелью склонилась Ольга. Баюкает дитя, о муже думает… И как из туманов в полумраке опочивальни возникают видения:
…вот дружина Игоря скачет на борзых конях лесными просеками. Хочет повернуть Ольга мужа, чует ее сердце беду, но видение ускользает и гаснет во мраке…
…гремит жестокая сеча дружины Игоревой с древлянами. Вот сошлись два князя лицом к лицу. Как в дурном сне, замедленны их движения, бесшумно ударяют мечи по щитам и шеломам… Пытается встать между ними Ольга, но видение вновь растворяется во мраке опочивальни, только свечи мечут неверный свет по углам…
Не находит себе места княгиня в опочивальне, вьется вокруг колыбели голубкой, разрывается ее душа от дурных предчувствий. Думы, думы…
И засыпает Ольга прямо на медвежьей шкуре у колыбели. И сон заполняет княжескую опочивальню, будто не сон это, а явь…
Вот выкатывается из мрака трон киевского князя. Но вместо князя на троне… медведь! А из темных углов, разверзая мрак, косолапо вываливаются другие медведи… и рвут друг друга в исступленной звериной вражде, душат в смертельных объятиях… и наваливаются на того, что на троне — только все они теперь уже в княжеских шеломах. Потом с рычанием сцепившийся клубок укатывается во мрак. А затем всю опочивальню заполняют исхудавшие смерды в изодранных портах и рубахах. Стонут они и рыдают в отчаянье и молятся идолам, что возникают по темным углам опочивальни. И нет этим идолам счета… Как медведи, наваливаются они друг на друга, круша и давя смердов. А вот и сами медведи. Пляшут, трясут головами в княжеских шеломах…
С криком просыпается княгиня — пусто в опочивальне, мерно покачивается колыбель, солнце роняет первый луч в узорчатое оконце…
Прочь наваждение! Прочь дурной сон!
Есть в опочивальне мать, и ненаглядное дитя, и радость детского пробуждения…
— Как ты разгадал этот сон, Ильм? — спрашивает Владимир, осторожно нахлестывая веником старика, распростертого на банном полке.
Старик не отвечал.
Загремела дверь, распахнулась. В баню ворвалась Малуша, за нею князь и его люди.
— С легким паром! — сказал отец Владимиру, но тот молчал.
Старик волхв приподнял голову:
— Я не разгадал этот сон, князь. Разгадай сам.
Он опустил голову и затих.
Свенельд шагнул к старику, склонился над ним.