Легенда о Плохишах - страница 14

   Гордый и видно не обойденный ранее вниманием Квасец на матрасников (так он называл отдыхающих) не обращал внимания. Достал отрок из рюкзака тертые калоши в подвязках и предложил размяться, дабы почуять, как сегодня на скале ноги стоят. Для начала.

   Надо сказать, что лазала наша троица откровенно здорово (по сравнению с прочим, мелкокалиберным новичком). Через полчаса различных упражнений (справа и слева, в лоб и из виса через карниз) они прихватили явное лидерство и позерство. Но с гражданами не общались, наоборот, скорчили важные мины и уходили от расспросов.

   После разминки, сняв калоши, валялись на теплых камнях. Плохиш где-то стрельнул сигаретку, подставил удмурдское пузо солнцу и дремал за чутка. Петручио отошел до ветру, но надыбал стенку с косой, почти вертикальной щелкой, круто, неудобно уходящую вверх.

  -- Дуськина, - многозначительно подвел итог его изысканий Квасец. Тем временем Петручио в очередной раз сверзился с оной кверху попам и чуть не вывернул лодыжку.

  -- Какая такая Дуська!? Ты думай? Что, сюда баба забралась!? - проорал в сердцах обиженный отрок. Но Квасец не выходил из спокойствия, лежал кверху пузом барина.

  -- Не какая-нибудь, а сама Дуська. Ее все на Столбах знают. Она сюда ходила, когда тебя еще в проекте не наблюдалось. А было это давно.

   Дуськина щелка

   Мужикам без девок никак. Ссохнутся от тоски, а то и заворот кишок без закуски поимеют. Стоянку между Слоником и Первым обосновали еще золотари. Нарекли грешную Чертов Стол. Да потом всякий люд здесь отирался. Места в этой тайге ранее были потаенны. В ручьях россыпи золотишка водились, заходил зверь пушной и в Лалетина. Но давненько.

   Город разросся, тропу в дорогу превратили. А хитники золото начисто подгребли и ушли дальше, в места богатые. Еще до войны абреков со спортсменами появилась среди прочих на столбах девка ладная. Волосы русые, брови вразлет, глаз на мужика положит - беленеет бедняга, воет волком. Стати девка кержацкой, не мелкотравчатой. Много к ней кто в подол домогался, да не идет. Сама говорит, люблю, сама привечаю. А вам, куцым, игрушкой не буду.

   Да и не была никогда. Ростом девка с мужиками равнялась, а силу ей Бог отпустил немереную. Как кто щипнет за бочек невзначай - так ухо из вареника растирает, как сусалом к щечке потянется - не перечтет зубов. Считаться с собой красавица заставляла и Абрек ей не люб.

   Собралась как-то толпа под Слоником. Разношерстная - и абреки в ней, и столбисты старые, и спортсмены в чинах, без регалий. День пригожий, весна. Листочки на березках распускаются. Душе - живи, не хочу. А народец друг перед другом выкаблучивается, кажет силу и ловкость личную.

   Вот ту самую щелку кто-то и приметил. Затравились на нее, кто ни попадя. Руки в кровь дерут, падают, бока отбивают, а никак. Девки смеются, над мужиками изгаляются, а мужики, один другого ловчей. И так к щелке подберутся, и эдак. Ан нет, стоит девственна, мужиком не подмята.

   Был там и сам Абрек - с кого компания их имя получила. Парень ловкий и хваткий. Страха перед высотой в нем никакого, а силы в руках - подковы гнул. Над стенкой сверху, метрах в трех нависает карниз. Доберется родимый до оного, ручкой потрогает, и лети, голубь, лети. Еще и вверх тормашками страдальца в воздухе развернет. А внизу камни. Убитешься, и вся недолга. Дуська смеялась всех громче.

   А когда мужики окончательно обмишурились, Дуська им и говорит: "Больно уж на меня этот камешек похож. Не по зубам вам, сирым да хилым. А вот если найдется кто удалой, что наверху будет, с тем и любовь моя, с тем женихаться и буду".

   Забычились мужики пуще прежнего. Подштанниками трясут, обида, значит, им вышла. Один подойдет - раз и вверх тормашками. Другой что есть мочи пыжится, и ему разворот. Дуська смеется пуще прежнего.

   Вдруг на поляну паренек вышел. Худой, как тростиночка, невзрачный, в очках. Теплыхом его на Столбах прозывали.

   - Что, мужики, делаете? - спросил.

  -- А, отойди ты, доходяга. Честь нам мужскую поранили. Видишь, как бабы заливаются.