Легенда о прекрасной Отикубо - страница 4
Восторгу девушки не было границ. Она сшила хакама быстро и так красиво, что мачеха осталась довольна и подарила ей со своего плеча старое шелковое платье на вате, украшенное ткаными узорами.
Стояла осенняя пора, когда ледяной ветер пронизывает до костей, и не знаешь, как укрыться от холода. Отикубо так зябла, что обрадовалась и этому жалкому подарку. Видно, бедственная жизнь уже надломила ее гордый дух.
У младшего зятя — куродо — был горячий нрав. Он громко возмущался всем дурным, но зато и до небес превозносил все хорошее. Вот и теперь тоже он не поскупился на похвалу:
— Превосходная вещь! Отлично сшита!
Прислужницы пересказали его слова мачехе.
— Потише, не так громко! — прикрикнула она на них. — Еще, чего доброго, Отикубо вас услышит. Она и без того зазнается. Таких надо держать построже. Счастье для нее, что ей приходится услуживать другим, а то она возомнила бы о себе неизвестно что.
Женщины тихонько шептались между собой:
— Как только госпоже не совестно так безжалостно говорить о такой милой и скромной девушке!
А между тем Митиёри, решившись не отступать от своего, послал Отикубо второе любовное письмо, привязав его к пучку полевого мисканта.
Ответа не было.
В один из дней, когда лил осенний дождь, он снова послал ей письмо:
«Я слышал, что у вас нежная душа, а между тем вы не знаете сострадания.
И опять никакого ответа.
Но Митиёри, упорствуя, написал снова:
Так он писал ей почти каждый день, а Отикубо все не отвечала. Наконец Митиёри сказал меченосцу:
— Девушка эта, видно, очень застенчива. Она никогда еще не получала любовных писем и, наверно, даже не знает, как отвечать на них. Но я слышал от тебя, что у нее доброе сердце, открытое для сострадания, так почему же она не пошлет мне хоть самый краткий ответ?
— Вот уж не знаю почему. Может, боится. Мачеха у нее — сущая ведьма. Молодая барышня живет в вечном страхе, только и думает, как бы не прогневать Госпожу из северных покоев каким-нибудь пустяком. Того и гляди, из дому выгонит.
— Я же тебе все время говорю, введи меня без дальних слов в покои к девушке, — настойчиво потребовал Митиёри, и тот не посмел ослушаться. Оставалось только найти удобный случай.
Десять дней не было вестей от влюбленного. Наконец он написал:
Я пытался усмирить свою любовь, но напрасно! Не в силах дальше так страдать, я снова пишу вам, хотя и сам понимаю, что нарушаю этим светские приличия…»
Меченосец сказал Акоги:
— На этот раз непременно нужно дать ответ. Уж ты как-нибудь уговори свою барышню, а то молодой господин бранит меня за недостаток усердия…
— Госпожа моя сказала, что не умеет писать любовные письма, — отговаривалась Акоги. — Ты бы видел, как она смутилась.
Она показала письмо Отикубо, но как раз в это время муж второй дочери собирался в отъезд по срочному делу. Отикубо спешно шила для него парадную одежду и опять не ответила на письмо.
Митиёри подумал, что она и в самом деле, как говорит Акоги, не умеет писать любовные письма, но он много слышал о том, какое доброе, отзывчивое сердце у Отикубо, и потому не терял надежды. Скорее ему был по душе такой скромный нрав девушки.
— Что ты тянешь! — торопил он меченосца. Однако на господском дворе всегда толклось много народу, и удобный случай все не представлялся. Митиёри изнывал от любовной тоски. Но тут стало известно, что тюнагон отправляется в храм Исияма[12] исполнить один свой старинный обет. Все домочадцы принялись осаждать тюнагона просьбами, чтобы он взял их с собой. Даже старух, и тех постеснялись оставить дома, одну только Отикубо покинули в ее каморке.
Наканокими, вторая дочь, попробовала было вступиться за сестру: