Легенда о Вавилоне - страница 18

. Вывод же о вавилонском владыке был таков: «Со своими народами он воздвигал против Господа башню, в чем обнаружилась нечестивая гордость».

Заметим, что в этом месте масоретского текста находится предлог lipnê (לפני), который вызывает (случайно ли?) те же самые трудности; т. е. он тоже может означать и «перед», и «против». И второе значение также может использоваться не только в пространственном смысле. Чтобы разрешить эту проблему, обращаются к прямому значению слова, которое можно очень заковыристо перевести как «к лицу» или даже «по отношению к лицу»[68]. Далее, указывают на несколько мест в Книге Бытия, где употребляется тот же предлог. Особенно важным считается пассаж в Быт. 6:11, в котором говорится о предыстории Всемирного Потопа: «Земля растлилась пред лицом Божиим» (курсив мой. — П. И.). Вывод делается следующий, данный предлог означает точку зрения, положение в пространстве (геометрическом или ценностном), по отношению к обладателю, выразителю этой точки зрения, в данном случае к Господу. Поэтому определение, данное Нимроду, давно исправлено: он, скорее всего, являлся могучим охотником «в глазах Господа». Последний оборот был в каком-то смысле пословицей, о чем свидетельствует даваемое здесь же разъяснение: «Потому и говорится: сильный зверолов, как Нимрод, пред Господом»[69]. Тем не менее негативная оценка Вавилона, его властителя и обитателей закрепилась отныне уже окончательно, и у самого Августина сомнений не вызывала.

Также гиппонский епископ определил, на сколько языков разделилось в Вавилоне человечество, подсчитав упомянутых в гл. 10 Книги Бытия потомков Ноя. Получилось 73. Из них он вычел носителей божественного, райского языка (коим, разумеется, был еврейский), который сохранил благочестивый род Авраамова предка Евера «в то время, когда нечестивые сооружали Вавилонию», и получилась замечательная цифра 72, позволившая желающим осуществлять с ней самые разные манипуляции, в которые мы углубляться не будем. Кроме того, Августину было очевидно, что попытка сооружения Башни имела место «во дни сына Еверова Фалека», ибо имя последнего означает «разделяющий», а следовательно, как раз во время его жизни люди и «разделились по языкам»[70].

Эта точка зрения была воспринята всей раннехристианской культурой, в том числе греческой, а потому оказалась аккуратно изложенной в начале первой русской летописи: «Бысть язык единъ. И умножившемъся человекомъ на земли, и помыслиша создати столпъ до небесе, въ дни Нектана и Фалека. И собрашася на месте Сенаръ поли здати (строить) столпъ до небесе и градъ около его Вавилонъ… И съмеси Богъ языкы, и раздели на 70 и 2 языка». Затем Господь разрушил башню «ветром великимъ» (отголоски апокрифических сведений дошли до летописца), а остаток ее, сообщает автор, размером 5433 локтя, находится между Ассирией и Вавилоном[71].

Любопытный поворот придал этой теме Данте, в своем трактате о языке ярко пересказавший версию Августина и также осудивший «нераскаянного человека» за его «горделивую глупость». Поэт добавил, что предки народа Израилева, у которых после смешения наречий сохранился «священный язык» Адама, «не одобряли затеянного, но с глубоким отвращением осмеивали глупость работающих». С точки зрения великого флорентийца, языки разделились не абы как, а по специальностям: «Только у занятых одним каким-нибудь делом удержался один и тот же язык, например, один у всех зодчих, один у всех перевозчиков камня, один у всех каменотесов… И сколько было различных обособленных занятий для замышленного дела, на столько вот языков и разделяется с тех пор род человеческий». Человек, немного знакомый с историей Флоренции, державшейся на союзе профессиональных гильдий, которые создали «чудо на Арно» и управляли первым великим городом средневековой и возрожденческой Европы, оценит эту гипотезу о разделении языков в соответствии с цеховой принадлежностью работников^>{19}.

Так Легенда о Башне окончательно вошла в круг самых основных образов христианского мира, который распространил ее все дальше и дальше. Процесс этот еще не окончен и будет ли окончен?