Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни - страница 12
Из русского в «Эрмитаже» также дальновидно сохранили национальный состав обслуги, здраво рассудив, что лучше натуральный московский половой, чем ряженый «мужик во фраке». И действительно! Официанты в «Эрмитаже» не просто сверкали рубашками голландского полотна да шелковыми поясами. Они были по-хорошему, без всякой холуйской суетливости расторопны, обходительны. Словом, вполне соответствовали лучшим западным меркам. Но на свой, традиционно русский манер. Ибо строго соблюдали старое, еще принятое для половых в трактирах правило: «Гостю потрафляй, а не в рот смотри и ворон считай!»
Благодаря такому ненавязчивому обслуживанию посетители в «Эрмитаже» чувствовали себя комфортно. Не случайно же самый просторный в ресторане банкетный зал с колоннадой никогда не простаивал. В 1877 году в нем состоялась свадьба Петра Чайковского, которая, в силу нетрадиционной ориентации великого композитора, счастья ему не принесла. Ну а дальше косяком пошли юбилеи литераторов. В апреле 1879-го в «Эрмитаже» интеллигенция чествовала Ивана Тургенева. На следующий год — Федора Достоевского. В 1899 году, в Пушкинские дни, в ресторане состоялся исторический обед, собравший за одним столом почти всех классиков золотого века русской литературы. А три года спустя (1902) труппа прославленного Московского Художественного театра и М. Горький отмечали премьеру спектакля «На дне».
При этом нелишне заметить, что не опоэтизированное, а самое что ни на есть реальное «дно» вплоть до начала XX века соседствовало в ста шагах наискосок — в «адском отделении» трактира «Крым». Или, как говорили его завсегдатаи, в «преисподней».
Ну чем на Руси, где испокон веку волю путали с вседозволенностью, а равноправие с уравниловкой, могло кончиться такое тесное сосуществование столь вопиюще полярных миров? Конечно же ничем хорошим. Высококультурные посетители «Эрмитажа» из первого актерского состава МХТ могли хоть каждый день ходить на Хитровку или в тот же «Крым» для изучения типов. А затем со сцены «милость к падшим пробуждать». В жизни страны, где крышка политического котла была почти наглухо приварена самодержавием, это мало что меняло. Слишком высоки были нагнетавшиеся под ней веками температура и давление. Слишком благоприятной оказалась эта противоестественно спрессованная атмосфера для массового общественного мутирования.
Поэтому европейский лоск «Эрмитажа» не мог спасти Россию ни от сиятельных прожигателей жизни, ни от безбашенных революционных мстителей.
Первым в своем родовом пороке «пускать добро на ветер» отметилось столбовое дворянство, которое на заказах руанских уток и выписанных из Швейцарии красных куропаток проело в «Эрмитаже» не одно родительское имение. Затем роскошные залы ресторана заполонили иностранные коммерсанты, отечественные промышленники и русское купечество. Самые «крутые» из них предпочитали отдельные кабинеты: кто-то для проведения деловых обедов, кто-то — для разминки перед мощным загулом в загородных ресторанах. Последним — а этим, как правило, отличались купцы из российской глубинки — отдельные кабинеты были особо любы. В них «вась-сиятельствам» было как-то сподручнее распоясываться: хватать с тарелок из дорогого севрского фарфора всякие там «фоли-жоли» руками и есть спаржу прямо с ножа. Случались и другие «фокусы». Однажды в самом популярном кабинете — красном — богатые московские проказники съели знаменитую «ученую» свинью клоуна Таити, предварительно на спор похитив ее из цирка.
Самую же шумную славу «Эрмитажу» принесли два мероприятия: ежедневные ужины, на которые после вечерних спектаклей съезжалась вся кутящая Москва, и ежегодные студенческие загулы на Татьянин день. На ужинах шампанское лилось рекой. А отдельные кабинеты и номера свиданий в гостинице шли по четвертаку за несколько часов — примерно столько же, сколько за полмесяца получали маячившие у подъезда городовые.
Внутрь — даже при скандалах — они предпочитали не заглядывать: можно было и на начальство напороться. А вот 25 января (12 января по новому стилю) не вмешивались по специальному указанию сверху. В этот день дорогая шелковая мебель из «Эрмитажа» удалялась, пол густо усыпался опилками, вносились простые деревянные столы и табуретки. В зале пело, говорило, кричало и совсем по-простонародному «лакировало» водку пивом не только бойкое студенчество, но и их степенные профессора. Еще бы! Даже во времена самой злейшей реакции «Эрмитаж» в этот день вдруг оказывался единственным островком в России, где легально и безнаказанно кричали: «Долой самодержавие!»