Легион «белой смерти» - страница 62
Обвинитель Руденко задавал вопросы.
— Подсудимый Пауэрс, когда вы получили задание нарушить воздушную границу СССР?
— Утром 1 мая.
Если здесь находился представитель ЦРУ — а я был уверен, что в этой огромной толпе обязательно должен присутствовать по крайней мере один такой человек, — он знал, что это ложь. Я надеялся, что, восприняв это как предупреждение, он внимательно выслушает мои ответы на последующие вопросы, особенно когда речь зайдет о высоте полета.
После дополнительных вопросов было установлено, что приказ о полете исходил от полковника Шелтона, что он был командиром подразделения «10–10» в Адане (Турция), что полет я начал в Пешаваре (Пакистан).
— Каким образом самолет «У-2» оказался на аэродроме в Пешаваре?
— Он прибыл на аэродром накануне вечером, 30 апреля.
— Его пилотировал другой летчик?
— Да.
— Но его прислали для того, чтобы вы летели в СССР?
Я понял, что это ловушка. На всех допросах я утверждал, что узнал о предстоящем полете лишь за два часа до вылета. Меня пытались заставить дать иные показания.
— В тот момент я не знал, что должен лететь, но, вероятно, самолет был доставлен туда с этой целью.
— К полету готовили только вас, или же подготовку проходили и другие пилоты?
— Одновременно готовились два человека.
— Почему?
— Не знаю, почему…
С этой дилеммой — что говорить и о чем умалчивать — я постоянно сталкивался во время допросов. Я не знал точно, какие сведения о наших полетах распространены в США. Если я не скажу о запасном пилоте, а в США сделают это, русские подумают, что я намеренно что-то скрываю. С другой стороны, упоминание о нем может заставить их поинтересоваться другими полетами. Если для каждого задания имелся дублер, почему бы с этой целью не использовать и меня? Может быть, меня так же использовали, и теперь я лгу, утверждая, что ничего не знаю о предыдущих полетах-вторжениях. Пытаясь вести двойную игру, я говорил, что, насколько мне известно, подготовка запасного пилота, по-видимому, является новой практикой.
Руденко задавал вопросы об «У-2»: — Это разведывательный военный самолет? — Еще попытка сделать меня военным.
— Я не назвал бы его именно военным, но это самолет такого типа, который подходит как для разведки, так и для исследований на больших высотах.
— А для военных целей?
— Как я говорил, я не знаю, военный он или нет.
— Но он принадлежал к вашему подразделению?
— Да.
— К подразделению «10–10»?
— Да.
— Это военное подразделение?
— Ну, командуют им военные, но большая часть личного состава — гражданские.
Не сумев получить от меня признание в том, что подразделение «10–10» военное, они нашли более легкий выход. В официальной стенограмме судебного процесса, опубликованной и в СССР и в США, в переводе на английский слово «ну» («well») было заменено на «да» («yes»).
В стенограмме имеется немало таких замен. Каждое из них касается важного вопроса, как и упомянутое выше, а это доказывает, что дело здесь не просто в плохом переводе.
К счастью, несколько присутствовавших на суде репортеров не стали полагаться на авторизованный текст, выпущенный в СССР, а вели собственные записи.
— Видели ли вы какие-либо опознавательные знаки на «У-2» перед полетом?
— Я не мог осматривать самолет, поскольку был одет в специальный летный костюм, и поэтому не знаю, были ли на нем какие-нибудь знаки. Мне было трудно осмотреть самолет со всех сторон.
— Но видели ли вы какие-либо опознавательные знаки?
— Я не осматривал самолет с близкого расстояния.
— Но видели ли вы когда-либо, подсудимый Пауэрc, опознавательные знаки на «У-2»?
— На всех самолетах, базирующихся в Турции, имелись опознавательные знаки.
— Но я спрашиваю вас об «У-2».
— Лично я не видел никаких опознавательных знаков на этом самолете, но на всех других самолетах, которые я видел, опознавательные знаки имелись.
Руденко начал раздражаться.
— Мне важно установить, что самолет, на котором летел подсудимый Пауэрc, не имел опознавательных знаков. Почему на нем не было опознавательных знаков?
— Я не уверен, что их не было.
— Но вы только что сообщили суду, что не видели никаких опознавательных знаков.