Лекарство от нерешительности - страница 24
— Мама стала проповедовать аскетизм. Поэтому и мяса больше не ест. А я, чтоб ты знал, ничего не имею против маленьких радостей жизни.
— Это против каких же конкретно радостей ты ничего не имеешь? Перечисли, сделай милость.
Но Алиса только смерила меня презрительным взглядом и слегка тряхнула головой.
Чтобы завершить службу как подобает, паства затянула псалом: «Утро настало, как Первое утро, / Дрозд распевает, как первая птица…», распространенный в массах Кэтом Стивенсом[10]. Когда мама, получив причастие, вернулась на свое место, я тоже пел стоя, присоединяя свой нетвердый тенор к хору, без сомнения, исключительно белых прихожан. Я не мог избавиться от мысли, что этот псалом предложила спеть именно мама и именно с целью заманить овечек вроде нас с Алисой, вскормленных на классике рока, в лоно Святой Церкви. Мама всегда боялась, что мы от нее отдалимся, и во избежание этого как могла старалась разделять наши интересы. С книгами у нее получалось; с музыкой — не очень. Например, через несколько месяцев после смерти Курта Кобейна[11] мама так прокомментировала — или, по выражению Алисы, промаментировала — это эпохальное событие: «Я видела фото бедняги. И кто только выбрал для него эту позу?»
Мы с Алисой все отрочество пытались выбраться из гетто классического рока, защищая музыкальный гений от лучших суррогатов в виде рок-н-ролла эпохи Родителей. В тот день мы ехали в супермаркет. Алиса, повернувшись к маме, изрекла:
— Чарли, Курт Кобейн был в полтора раза круче каждого из битлов. Он сочинял шедевры.
Как сейчас помню: в тот момент даже солнце скрылось.
— Допустим. В таком случае, Алиса, назови хотя бы некоторые из этих шедевров.
— «Трахни меня», — не растерялась Алиса. Я тоже считал эту композицию самой сильной в последнем альбоме.
Мама повторила название, поджав губы, и заявила:
— По-моему, это кошмар.
— Не кошмар, а выражение протеста.
Даже с заднего сиденья я различал сарказм в маминой улыбке, когда она с интонацией инквизитора спросила:
— И против чего же этот протест, милая?
— Против культуры, — последовал ответ.
Мама поймала мой взгляд в зеркале заднего вида.
— Да, — подтвердил я. — Против культуры во всех ее проявлениях.
— И что же вам, дорогие мои, не нравится в нашей культуре… или в ее проявлениях?
— Например, у нас пропагандируется жестокость, — предположил я.
— Мы ненавидим воинствующий цинизм, — заявила Алиса.
Бедная мама! Мне всегда хотелось, чтобы у нее был еще один ребенок, кроме — и уж получше — нас с Алисой. Однако желания самому стать таким паинькой у меня не возникало; также я не мог сподвигнуть на это дело сестру. Хотя Алиса отлично училась, ее поведение оставляло желать лучшего. Мое же добродушие, никогда не вызывавшее сомнений, прямо-таки било в глаза при родителях: я отчаянно подхалимничал, стараясь отвлечь их внимание от своей учебы; если мне это не удавалось, я бывал наказан за неактивное развитие умственных способностей. Мы с Алисой не давали маме ни малейшей возможности применить хоть какие-то воспитательные методы. Очень рано мы прекратили обычную для братьев и сестер междоусобную войну и заключили договор о союзничестве в борьбе против родителей. Папу вполне устраивал статус отца семейства с разделением обязанностей; он возглавлял семейный совет лишь виртуально и не принимал решений относительно наказаний или поощрений. Плюс он считал, что нас перевоспитать невозможно, как, впрочем, и всех остальных, начиная с него.
Мама тоже не требовала от нас ничего сверхъестественного; особенно ее лояльность проявлялась в отношении к Алисе. Главное, по мнению мамы, чтобы девочка росла счастливой гетеросексуалкой и чтобы одевалась, как счастливая гетеросексуалка. Однако Алиса упорно придерживалась в одежде стиля панка на ранней стадии развития, вдобавок время от времени бросала фразы типа: «Да, я сплю и с девушками, и с парнями. И что?» Алиса продолжала обличать и после того, как холодная война закончилась и нам перестало казаться, что мы родились на свет с единственной целью — превратиться в кучку пепла. В 1991 году моя сестра стала марксисткой и без устали убеждала папу в следующем: хоть она, Алиса, и считает, что с социализмом надо попробовать еще один,