Лёлишна из третьего подъезда - страница 4
И Эдуард Иванович во второй раз вышел на арену – к метавшимся львам.
Он взял бич, щёлкнул им – как выстрелил.
У него было такое весёлое, такое бесстрашное лицо, что зрители сразу успокоились, подумали, что будто так и надо было.
А Эдуард Иванович щёлкал бичом, наступал на львов, загонял их в коридор из железных прутьев.
И улыбался.
Когда последний лев был изгнан с арены и закрыт в клетку, молодой жонглёр стал раскланиваться перед довольной публикой как ни в чём не бывало. Как будто всю жизнь он только то и делал, что укрощал львов.
Старый дрессировщик обнял его, расцеловал и проговорил:
– Я больше работать с ними не могу. Они уже не будут меня слушаться. Бери моих львов.
Так Эдуард Иванович стал укротителем.
Интересная и опасная была у него профессия. Но какие бы с ним не приключались беды и несчастья, он не унывал.
Как-то ему пришлось проводить репетицию ночью. В цирке никого не было, кроме нескольких рабочих и уборщиц.
И ВДРУГ ПОГАС СВЕТ.
Наступила полная темнота.
Укротитель, стоя посередине арены, не только не видел, он и не слышал сразу притаившихся львов и львиц.
А они его и видели и слышали.
Что делать?
Он щёлкнул бичом.
Осторожно попятился.
И тут вспыхнул свет!
В трех шагах от себя Эдуард Иванович увидел двух львиц, приготовившихся к прыжку.
– Ай-я-яй! – сказал им дрессировщик. – Как вам не стыдно? А я-то думал, что вы меня любите. А вы решили меня слопать? По местам!
И он продолжал репетицию.
Я бы с удовольствием не написал о ней ни строчки, если бы она не участвовала в представлении.
Ей десять лет. Всего десять лет!
Но за свою небольшую жизнь она ухитрилась сделать людям столько неприятностей, сколько другим не сделать и за двести лет.
Можно сказать, что она только тем и занималась, что злилась и со злости творила всякого рода безобразия.
Ростом она маленькая, худенькая, вёрткая.
Пулей вылетит из подъезда.
Стукнет кого-нибудь по затылку.
И обратно –
пулей
в подъезд,
домой!
А дома её встречают одна мама, один папа и две бабушки. Они до того обожают свою ненаглядненькую Сусанночку, что считают её самым замечательным ребёнком на всём земном шаре! Они и не подозревали, какие она творит злодеяния.
Однажды Сусанна проколола гвоздём футбольный мяч, ткнула в покрышку и – пши-и-иии…
Двадцать мальчишек – сорок ног – бежали за ней.
И её – две ноги – не поймали!
Кстати, это она научила Петьку-Пару плевать. Сказала ему, что если целый день плевать на одно место, то к вечеру на этом месте вырастет белый гриб.
Петька плевал,
плевал,
плевал,
плевал,
п-л-е-в-а-л…
Никакого белого гриба, даже мухомора, конечно, не выросло, а плевать – понравилось.
Привык.
Даже Виктор Мокроусов Сусанны побаивался. А что делать?
Бежит мальчишка, она ему подножку – раз!
Он – плюх на землю, искры из глаз, голова гудит.
Он вскочит – и на Сусанну с кулаками.
Она – реветь и звать на помощь.
Люди видят – стоит девочка, плачет в четыре ручья (по два из каждого глаза), а её хотят бить.
И все – ей на помощь.
Вот она какая, Сусанна Кольчикова.
Продолжаем парад участников нашего представления!
Вот как мы с ним познакомились. Был я в командировке, ждал поезда на маленькой железнодорожной станции. Наступила ночь. До поезда оставалось часа два. Смотрю: на скамейке под фонарём сидит человек и… У меня от удивления, как говорится, глаза на лоб полезли, а от страха волосы на голове зашевелились.
Ведь человек этот поднимал с земли гальки, подбрасывал их в воздух, и они падали ему в рот.
Я начал считать гальки. Одна… десять… тридцать…
Человек поднял гальку величиной с кулак, подбросил в воздух и – проглотил!
Заметив меня, он сказал:
– Присаживайтесь.
А я подумал: «Вдруг он возьмёт меня, подбросит в воздух и проглотит?!»
– Садитесь, садитесь, – снова предложил мне этот странный человек. – Отдыхайте.
Я присел, а он продолжал глотать гальки.
– Что вы делаете? – в ужасе спросил я.
– Закурить есть? – спросил этот странный человек.
– Некурящий.
Тогда он сунул руку в карман моего пиджака и достал оттуда сначала портсигар, затем спички, закурил, поблагодарил и положил спички с портсигаром мне в карман.
Я сунул туда руку – пусто.
Тогда он на моих глазах проглотил горящую папиросу, достал из уха новую, проглотил её и достал новую – из моего ботинка.