Лелька и ключ-камень - страница 22

Внезапно старуха побагровела, задохнулась, а потом стекла из угла на пол. Под грузным телом растеклась вонючая лужа.

— Лена, я за врачом сбегаю.

— Мама, мамочка, не оставляй меня с ней, я боюсь.

Женщина взглянула на рыдающую дочь. Ребенка было жалко, а свекровь явно хватил удар, так что останется она одна или с кем-то не имело значения.

— Ладно, одевайся быстрее.

Почти через час мать с дочерью вернулись домой в компании Веры Васильевны.

— Да, это инсульт. Судя по всему, левая сторона полностью парализована. Ну что я вам скажу, голубушка, шанс встать на ноги у вашей бабушки есть, но будет это нескоро и только если не случится повторного удара. Пока я ей уколы поделаю, покапаемся чем в больничке нашей есть. Потом ей нужен будет уход, массаж, таблеточки попить. Несколько месяцев она точно будет лежачей, а там посмотрим. Тут только время поможет, ну и ваша поддержка.

Где-то в середине ноября, когда все вокруг укрылось снегом, засидевшаяся с уроками Лелька услышала шорох в углу кухни. Занималась она там, потому что свет мешал сестре. Глянув в угол, девочка увидела Кондратьича.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась Лелька. С Велесовой ночи домовой неохотно с ней беседовал, постоянно отговариваясь занятостью. Лелька ничего не знала про быт и обязанности домовых, так что предпочла поверить суседушке на слово.

— Здравствуй, дева. Я тебе весточку принес.

— Весточку? Я же никого кроме вас не знаю.

— Ну как не знаешь, ты ж у подружки своей с Хозяином разговаривала?

— Ну если это можно так назвать. И он меня даже не предупредил, что нас кто-то видит, а я теперь к Лене ходить не могу, ей бабушка не разрешает.

— Не должон он тебя предупреждать. Домовой всегда на стороне хозяина или хозяйки дома, по-другому он не может. Так что Фрол никак не мог тебе знак подать.

— Мог, если прямого запрета не было, а его не было. Кондратьич, миленький, я ж не совсем глупая. Я и тетрадку мамину читаю, и вспоминаю, что мне рассказывали, так что кое-что все-таки знаю.

— Вот ведь… — закручинился домовик — а просьбу-то как раз Фрол и передал.

— Что он хочет?

— Понимаешь, какое дело…Нечисто у них в дому стало.

— Фрол, ну домовой Лены, меня просил сказать хозяевам, что коврик придверный надо убрать. Я Ленке сказала. А она, что, не убрала?

— Да там такое дело, — заюлил Кондратьич, — ей старшая хозяйка не позволила.

— Бабушка? Я ей сразу не понравилась, наверное, потому что она бабушку Таисию не любила.

— Словом, мертвячка у них в доме, душа неупокоенная. И эта мертвячка не уходит, сидит возле старшей хозяйки и в глаза ей смотрит. И днем смотрит, и ночью. Боится Фрол, что помрет, хозяйка-то, а это непорядок будет, вроде как его недогляд.

— Так от меня-то что надо?

— Фрол просил, чтобы ты мертвячку прогнала, — рубанул Кондратьич.

— Подождите, уважаемый домовой. То есть Фрол, который мне помогать не хочет и не будет, просит меня убрать неупокоенную душу?

— Ну да. Вишь, хозяйку-то ему жалко, помрет ведь. А тебе нешто не жаль человека? Помоги, что тебе стоит.

Лелька неожиданно вспомнила папино письмо «никому не помогай без просьбы». Однако тут вроде бы просьба была. Но потом в памяти всплыли слова из маминой тетрадки: «Просить о помощи должен тот, кто в ней нуждается. Вмешиваясь без просьбы жертвы, веда принимает на себя все последствия помощи, все грехи, которые останутся из-за этой помощи неотмщенными, и платит за оказанную помощь своей силой, здоровьем, годами жизни».

— Кондратьич, скажите мне честно, вы ведь знаете, что о таком не Фрол должен просить, а та, кому неупокоенная душа жить не дает? И знаете, что я совсем не обучена? И чем я за помощь заплачу, если в это вмешаюсь?

— Не положено нам много знать.

— Может и не положено, но ведь про это знаете?

— Ну слыхал что-то…

— А зачем просите?

— Так ведь свой просит, мы ж домовики, должны друг за друга стоять. По покону так положено.

— А про меня что ваш покон говорит?

— Он не только мой, он и твой теперь, веда.

— И все же?

— По покону всяк свой интерес первым делом блюдет, а потом и другим помочь может.

И тут Лелька поняла, что этот славный домовик, которого она уже начала считать другом, легко отправит ее на смерть, болезнь и горе, если это поможет своим. Она твердо помнила, что для домового свои — это члены рода, в доме которых он живет, то есть дядя Андрей, тетя Наташа и… Ирина. Теперь выяснилось, что свои это еще и некоторые нелюди, причем кто окажется своим, кто еще будет важнее Лельки, она не знает и не узнает, а сам Кондратьич ей ни за что не скажет. И девочка снова вспомнила папино письмо: «Доверять можно тому, кто отдаст за тебя жизнь». Она с горечью поняла, что разговоры с домовым вести стоит очень осторожно и никогда не верить ни людям, ни нелюдям.