Ленинград — срочно... - страница 17
— Надо попробовать, Дмитрий Васильевич.
— Конечно, это уже сила! — воскликнул Осинин.
— А расчеты сумеем скомплектовать, хватит специалистов? — спросил Соловьев у инженера батальона.
— Найдем людей. На первых порах одного-двух операторов отсюда можно будет взять.
— С кем же мне прикажете остаться, Сергей Алексеевич? — решительно возразил Червов.
По земле и по крыше домика, у которого стояли офицеры, забарабанили крупные капли.
— Товарищ воентехник! Товарищ воентехник! — со стороны радиостанции бежал радист. — Сталин сейчас будет выступать по радио… Сталин!
Они кинулись к автофургону. Возле него толпились красноармейцы. Дождь усилился. Приемник потрескивал, и Осинин с ненавистью посмотрел на лиловую тучу, закрывшую небо. Сквозь эфирные шумы прорывался тихий, но твердый голос: Сталин со всей откровенностью излагал народу горькую правду о положении, в котором оказалась страна…
Из доклада об итогах первого месяца войны 2-го корпуса ПВО:
«Шесть установок РУС-1 ценой огромных усилий выведены из окружения и перебазированы в район Песочной. Дальнейшее их использование нецелесообразно в виду создавшейся обстановки. Подлежат консервации…»
Вот ведь какай жизнь! Только начнутся удачи, и вдруг закрутит, завертит — и снова остаешься с носом. Ну, почему бы мне не прижиться в Токсово? Такой солидный, уважительный инженер принял установку. Культурный человек! Сразу ко мне по имени-отчеству! Не то что некоторые: Гарик да Гарик! А инженер еще похвалил, сказал, дар у меня особый, талант. Не хухры-мухры…
За что же Осинин перебросил меня в расчет «Редута-3»? Что я ему плохого сделал?.. Станция — колымага! Крутишься вместе с аппаратной кабиной, а она скрипит, дребезжит, дергается… Комиссар, говорят, приехал на «точку». Ребята подшучивают: мол, держись, Гарик, по твою душу.
Я, правда, сам к старшему политруку пришел, так сказать, на разведку, показал, как рисовать могу. Тут же задание получил, написал два плаката, установку нашу намалевал в красках для учебного пособия. Ермолин похвалил, сказал, что художник я приличный. Если б только этими художествами занимался, а не другими… И строго так глянул. Ох, что будет, что будет?
А случилось это после обеда. Я, значит, кручусь, минута — оборот, еще минута — еще круг, глаз не спускаю с осциллографа. Дежурю. Кстати, не за себя, за Ивана Пилюлина. Многих ребят укачивает на этом чертовом токосъемнике. А Гарику что? Гарику хоть бы хны… Рядом со мной у телефона красноармеец Веснин — пожилой такой дяденька, выдержанный. В другой машине у передатчика крутится Вовик Щеглов. Ему там особо не за чем следить, лишь бы генератор не чихал да антенна синхронно вращалась с другой антенной. Чтоб я так жил…
Вовик открыл двери станции, пристроился на ступеньке, закурил «Ракету». И повел неторопливую беседу с наблюдателем Пилюлиным. Щеглов медленно вращается, а Ваня тихонько идет за ним следом, тоже круги наматывает. Щеглов с Волги, окает:
— Во-от ты, Ваня, как считаешь? Гитлера опосля войны ро-осстреляют иль за о-одно место по-овесют?
— Думаю, повесят, — отвечает Пилюлин, а сам идет себе, идет, чтоб рядом с Щегловым быть.
— Кумекаешь верно-о. Я даже число вычислил, когда тако-о сбудется.
— Да неужели? И когда?! — заволновался Иван и ближе, ближе к Щеглову подался.
— Это-о, брат, секрет, — отмахнулся Вовик. Но Иван стал просить, умолять, и Щеглов сдался: — А, ладно. Подставляй ушко-о, шепну.
Вот тут-то Пилюлин голову свою и подсунул. Кузов в тот момент поравнялся с кабиной автомашины. Ванину голову как зажмет между вращающимся кузовом и неподвижной кабиной, как прищемит! Он как заорет благим матом. Эх, жаль парня, жаль…
А я не слышу. Я весь внимание. Что такое? Вдруг ни с того ни с сего приемная и передающая антенны рассогласовались. Я-то не вижу, что передатчик Иваном заклинило. Дал, понятно, нагрузку посильней… Чуть-чуть нажал, я всегда стараюсь все осторожно делать… Щеглов потом сказал: что ты наделал, Гарик? И Ивана голова затрещала как яичная скорлупа. Сердца у тебя нет.