Ленивое лето - страница 13

— Давай!

Мы скатились с забора в огуречные плети, в несколько прыжков подбежали к окнам. Я припал к стеклу, вглядываясь в избу, но увидеть ничего не смог. Темно, как в чернильнице.

— Поди сюда, — зашипел Колька от террасы. — Гляди.

Полоска света пробивалась между рамой и плотной занавеской. Колька подтолкнул меня к этой полоске, и в крохотную щель увидел я Василия Павловича. Он сидел за столом в одной майке и толстым карандашом чертил что-то на листе бумаги. Лампа-десятилинейка стояла перед ним, розовые окружья света падали на бумагу, на его сосредоточенное лицо.

— Соображаешь? — спросил Колька.

— Не.

— Схему чертит, план. Выглядел все, разузнал, а теперь расчет делает. Может, он вообще шпион? Ходит везде с каким-то чемоданом, а там, наверно, фотоаппарат у него. Или передатчик. — Колька больно ухватил меня за руку. — Нам надо выкрасть эту бумагу.

— А как?

Я уже позабыл, что сам выдумал всю эту игру, Колькин азарт захватил меня, даже мурашки по телу побежали.

— Как мы выкрадем эту бумагу, Колька?

— Очень просто. Ворвемся в избу, я крикну: «Руки вверх!», а ты хватай бумагу и — деру. Если чего — я его задержу. Приемчиком. Пошли!

Час от часу не легче. Совсем рехнулся малый.

— Колька, не чуди.

— Тшшш!

Он решительно шагнул к крыльцу, но тут Пират с диким ревом бросился ему в ноги. То ли всю колбасу слопал, гад такой, то ли вспомнил, что дом сторожить обязан.

Колька отскочил.

А в щели забора, высветив нелепую фигуру Кольки, ударил свет автомобильных фар, и там, за калиткой, остановилась машина.

Мы с маху шлепнулись в огуречные плети, путаясь в них, поползли в сторону от избы.

Скрипнул ключ в калитке, в палисадник вошли какие-то люди. Что-то тяжелое они несли, и дышали хрипло, с надрывом. Мы замерли.

Пират, тревожно скуля, рвался с цепи навстречу идущим.

— Вот это номер, — прошептал Колька. — Видишь?

— Не.

— Фиксатый и матухи наши Сычиху под руки волокут. Чего бы это с ней?

Они поднялись на крыльцо, и Пират, зараза такая, ни разу не брехнул на них, не тронул никого, не загородил дорогу, только скулил и скулил, жалуясь на что-то. На нас, наверно, колбасы мы ему, обжоре, мало дали…

— Фиксатый дверь открывает, а Сычиха и стоять не может, — шепотом рассказывал Колька. — Ну и глаза у него! Ручаться могу, даже филин так не видит ночью, как он видит.

Когда за ними закрылась дверь, мы опрометью бросились к калитке, выскочили на улицу. И Пират не загородил нам дорогу — лежал у крыльца и скулил.

На улице Петькин «козел» рычал невыключенным мотором, гасли в избах огни, от реки тянуло свежим ветерком.

— Все, теперь наше дело в шляпе. Сейчас мы проникнем туда, что надо — разузнаем.

Колька даже присвистнул от удовольствия.

— Как это проникнем?

— А вот так, балда ты безмозглая, — обругал меня Колька и завопил во весь голос — Мамка-а-а!

Отворилась дверь, выплеснув в темноту желтый прямоугольник света. Колькина мать вышла на крыльцо.

— Ты чего орешь, полуночник?

— Чего вы приехали-то?

Колькина мать спустилась с крыльца, подошла к нам, вгляделась.

— И Сенька тут? Дружки-не-разлей-вода… С Сычихой плохо, — пожаловалась она. — Вроде удара приключилось по дороге: захолодела вся и рукой-ногой не шевельнет. Никак помирать собралась…

Вслед за Колькиной матерью возник на крыльце Петька Фиксатый, кивнул нам.

— Попа просит, — озадаченно сообщил он. — Исповедаться желает.

— Привези, привези, Петенька, — засуетилась Колькина мать, — Грех не уважить, ее воля…

— Да мне что! Только на совхозной машине дурман возить… Что директор скажет? И пути тут двадцать верст. Узнает хозяин — башку отвинтит. А мне что…

— Все, Петенька, в себе сохраним, не узнает никто. Вези батюшку; в накладе не останешься.

— Ладно, я его вместе с врачом привезу. Так сказать, союз передовой науки и опиума для народа, — сверкнул золотым зубом Фиксатый и направился к машине. — Аккурат к утру доставлю.

«Козел» прытко взял с места.

— Мамк, она лежит?

— Лежит, лежит, сил, говорю, у нее нету, ослабла. Господи, хоть бы не в ночь отошла-то…

— Мамк, а посмотреть можно?

— Еще чего! — замахала руками Колькина мать. — Ступайте по домам-, спать вам время. Ты, Колька, борову корма задать не забудь. А ты, Сенька, мать свою не жди. Мы здесь до утра останемся. На пару веселей будет, а то страшно чего-то, боязно. Постоялец — он чужой человек, бесполезный. На пару, в случае чего, и управимся проворней.