Леопард из Рудрапраяга - страница 42

Ибботсон боялся, что его оптический прицел может быть не совсем точен. Пока он доставал из футляра мощный полевой бинокль, я зарядил свою винтовку 275-го калибра. Ибботсон должен был концентрировать свое внимание на той части горы, откуда, как мы предполагали, должен появиться леопард; я — вести общее наблюдение за горой. Если мы увидим леопарда, я рискну и выстрелю даже в том случае, если цель окажется на предельном расстоянии для моего оружия, то есть не более трехсот ярдов.

Пока Ибботсон дремал, я курил и наблюдал за тенями, отбрасываемыми скалами на западе и медленно ползущими по возвышенности, поднимавшейся прямо перед нами. Последние лучи заходящего солнца позолотили гребень горы багрянцем, Ибботсон проснулся и взял бинокль, а я поднял винтовку — пришло время, когда мы могли ожидать появления леопарда. В течение 45 минут еще было светло, и мы напряженно и пристально разглядывали каждый фут поверхности горы, видимой с нашего махана: Ибботсон смотрел в бинокль, я обходился без него (природа одарила меня острым зрением). Однако никакого движения птицы или животного, указывавшего на присутствие леопарда, мы не заметили.

Когда света стало недостаточно, чтобы стрелять, я опустил винтовку, а немного позже Ибботсон положил бинокль обратно в футляр. Один из шансов убить леопарда был потерян, но оставалось еще три, поэтому мы преждевременно не огорчались.

Вскоре после наступления сумерек начался дождь. Я прошептал Ибботсону, что боюсь этого дождя, он принесет гибель всему нашему предприятию, так как если дополнительная тяжесть воды, попавшей на тонко прилаженный затвор пружины капкана, не приведет его в действие, то все равно сокращение лесы, когда она набухнет, как бы мало это ни было, без сомнения, повлечет за собой выстрел из ружья с чувствительным спусковым устройством. Несколько позже, когда дождь все еще продолжался, Ибботсон спросил меня, который час, так как у меня были часы со светящимся циферблатом. И только я ответил Ибботсону, что сейчас четверть восьмого, как до нас донеслись последовательные раскаты дикого и гневного рева оттуда, где находился труп, — леопард, самый знаменитый людоед, леопард из Рудрапраяга, наконец попался в капкан!

Ибботсон прямо слетел с махана, а я свалился, развернувшись по веткам, и то, что мы при этом не разбились, можно приписать только счастью. Была найдена лампа «петромакс», спрятанная поблизости на поле батата, и пока Ибботсон старался зажечь ее, я выразил некоторые свои соображения, страхи и сомнения, чем заслужил со стороны Ибботсона осуждение. Он заметил: «Вы негодный пессимист. Сначала вы думаете, что несколько капель дождя подействуют на пружины капкана и он захлопнется; потом вы боитесь, что намокшая леса вызовет выстрел из моего ружья, а теперь считаете, что, так как леопард не производит сейчас никакого шума, значит, он высвободился из капкана».

Это как раз и было то, о чем я сейчас думал и чего опасался, ибо в том, другом случае, когда леопард попался в капкан, он продолжительно ревел и рычал, а в этот раз, после единственного приступа бешенства, который заставил нас кувырком свалиться с махана, наступило зловещее молчание.

Ибботсон — мастер в обращении с лампами всех систем, поэтому в скором времени «петромакс» был накачан и горел. Полностью отбросив все сомнения, хотя даже Ибботсон теперь начал с подозрением относиться к тишине, мы двинулись по каменистому пути, такому трудному, что едва могли передвигаться, и, делая большой крюк, чтобы не задеть лесу и не натолкнуться на, вероятно, разгневанного леопарда, стали приближаться к трупу сверху. Когда мы дошли до высокой межи и посмотрели вниз, то увидели яму в земле, но капкана там уже не было. Но едва наши надежды начали возрастать, как яркий свет «петромакса» обнаружил капкан с защелкнутыми, но пустыми челюстями в десяти ярдах вниз по горе. Труп уже больше не лежал головой к меже, и достаточно было одного взгляда, чтобы заметить, что от него отъедена значительная порция.

Слишком горькие были у нас мысли, чтобы о чем-то разговаривать, пока мы возвращались назад и влезали на махан. Больше не было необходимости в бодрствовании, поэтому, подложив под себя побольше соломы — постельных принадлежностей не имелось, а ночь была холодная, — мы легли спать.