Лепрозорий - страница 80

Дверь распахнулась и глухо ударилась о стену. Вместо убийцы на пороге стоял император и сама Айко, цела и невредима.

— Папочка, она позорит меня! Она украла мою сорочку, ты же знаешь, какая ловкая из нее воровка! Украла, чтобы мною притвориться, и пошла в казарму. Папочка, они теперь думают, что это я, как чертовы гейши, готова отдаться за монетку! Я, а не она! — плакала Айко навзрыд. — Папочка, сделай что-нибудь! Папочка!

И Химари поняла, что ей никто никогда не поверит. Ведь она не Айко и никогда ей не станет. Девочка сжала под подушкой нож и сглотнула.

— Убирайся, — прорычал император, сверля Химари взглядом. — Я не желаю тебя больше знать. Я дам тебе час, а потом спущу амфисбен и кумо. Выберешься — твое счастье, а нет, мы не станем горевать. Ты – меньшая из потерь и не стоишь слез.

Больше никогда кошке не было так обидно и мерзко на душе. Она сорвалась с кровати и убежала. Айко кричала ей вслед, требовала вернуть ночную сорочку, но отец одернул ее.

Химари не знала, куда бежать - лабиринты под горой, казалось, водили ее кругами. Когда она была готова сдаться и умереть навсегда, разом потеряв все девять жизней в желудке амфисбены, ее завело в Райский сад империи. Истинный ангел, хозяин сада, сказал, что выведет ее в обмен на простую услугу — Химари должна стать одной из шисаи, жриц его двенадцати храмов. И кошка согласилась.

***

Химари с трудом отворила тяжелые створки ворот кошачьего храма. Стянула капюшон и зажмурилась от слепящего солнца. Полигон, полный каменной крошки и пыли, замер. Кошки, разряженные в кимоно, сидели в два ряда и даже не повернулись в ее сторону. Между ними можно было пройти до самого храма, но отчего-то Химари казалось, что мимо них ей не сделать и шага — смерть наступит мгновенно, а потом ее просто выкинут за ворота. Высокая тигрица в белом, как снег, кимоно прервала свой танец и обратила внимание на гостью. Химари поежилась.

— Кто ты? — мягкий вкрадчивый голос главной шисаи храма совсем не вязался с ее острыми чертами лица и хищными глазами.

И Химари посмотрел на свои руки, истесанные камнями, что кровь пропитала все бинты, спрятала израненную ногу позади другой, чувствуя, как изнеможенное тело дрожит то ли он усталости, то ли он страха. Она прошла уже десять кошачьих храмов, и в каждом ей отказали. И если она могла понять, почему в мужской храм ей нельзя даже служанкой, то отказ в женских монастырях больно бил по самолюбию. Прошло уже пять лет, как она ушла из императорского замка, а при виде ее белых львиных ушей и хвоста все захлопывали двери перед самым носом. Кому захочется связываться с принцессой, пусть даже дорога домой той заказана.

— Химари, — пробурчала кошка, не поднимая головы. Врать не было смысла.

— Ты — белая львица, из императорского рода, — подняв с земли посох, шисаи медленно подошла, вышагивая на гэта, увенчанных колокольчиками. — Ты — проклятье императора. Зачем ты пришла?

Химари попятилась. Она не знала, что ответить. И не нашла ничего лучше, кроме как упасть в поклоне к ногам шисаи.

— Прошу, возьмите меня! Я буду служить вам. Я хочу быть вашей конэко! Я все выдержу, я со всем справлюсь. Поверьте мне, я прошу.

Шисаи толкнула ее посохом в плечо, коснулась подбородка и задрала голову. Скривив губы, посмотрела на высушенное летним солнцем лицо, серые тусклые глаза, белые растрескавшиеся губы. И, развернувшись, направилась через полигон обратно. Химари уткнулась лбом в стиснутые кулаки. Не было сил даже горевать. Куда теперь? Умирать? Так страшно терять жизнь.

— Победишь — приму, — и тяжелый посох полетел через весь полигон в Химари. Огрел навершием - кошачьей головой - и скатился под ноги. — Я не верю твоей покорности, и это единственная причина, по которой я даю тебе шанс.

Химари удивленно посмотрела на белую тигрицу, даже не потянувшуюся развязывать оби тяжелого кимоно, словно не считала гостью важнее дохлой мухи. Вот так? Без крова, без пищи — в бой, посмотреть, стоишь ты чего-то или нет. Спохватившись, что несколько десятков пар глаз пристально следят за ней, Химари подняла посох и, опершись об него, встала. Оглядела высеченные письмена трости, крепко стиснула пальцы там, где переливались на солнце лиловые камушки, и они больно врезались в ладонь. Химари вдруг осознала, что не умеет драться.