Лесные качели - страница 23
Он все еще стоял возле окна, стоял, опустив глаза на черный сугроб между рам, и вдруг одно жгучее воспоминание проявилось в его памяти.
Между рамами, на черном сугробе, причудливо изогнувшись, покоилась черная от копоти роза. И в памяти четко проявился тот сумрачный осенний день, когда, вымыв окна, Катя закрывала их на зиму.
Люди за долгую суровую войну научились беречь тепло. Катя тщательно законопатила ватой щели в первой раме и заклеила их сверху полоской белой бумаги. Потом она положила между рам толстый слой серой ваты, прикрыла ее сверху ватой побелее и теперь разгуливала по комнате в поисках какого-нибудь украшения для этих ватных сугробов. Она собиралась уже положить туда яркие искусственные цветы, недавно купленные на базаре, но тут Егоров взбунтовался.
Было воскресенье, он лежал на кушетке в тапочках на босу ногу и в американской пижаме. Он валялся на кушетке, маялся бездельем и рассеянно наблюдал за Катей. Эти базарные цветы уже давно раздражали его своей явной безвкусицей, и тут, чисто машинально, он посоветовал Кате выбросить их на помойку. Катя вздрогнула, точно от удара, покраснела и надулась. Егоров знал, что теперь она надолго уйдет в себя и затаится пестовать свою обиду. В свою очередь он тоже рассердился на нее за все эти капризы и фокусы, без которых не обходилось ни одного выходного дня.
Они все больше отдалялись друг от друга. Катя жила бытом, вила свое гнездо и подчас тащила в него всякий хлам, вроде этих злополучных восковых цветов. Егорову было душно и тесно в этом гнездышке, он давно умел летать и всегда рвался прочь, на волю, подальше от этих кукол и тряпок. Вот и тогда он вскочил с дивана, чуть не раздавив котенка, что играл тут же под ногами (кошек он тоже никогда не жаловал), и бросился прочь на свежий воздух.
Побродив по улицам и посидев в местной пивной под названием «Фонарики», он поутих, и ему стало жалко Катю. Он пошел на базар, за большие деньги купил там одну чайную розу, принес ее домой и торжественно вручил оробевшей, зардевшейся от радости Кате. Она сначала поставила розу в большой довоенный хрустальный фужер, но передумала, бережно положила цветок на вату меж рамами и закрыла окно.
С тех пор прошли многие годы, прошла вся жизнь, а черная, будто опаленная временем роза покоилась на черном сугробе, ждала возвращения Егорова на родное пепелище…
В прихожей раздался звонок.
Женщина из бюро бытовых услуг «Невские зори» оказалась симпатичной домашней теткой. При виде мрачного запустения, которое царило в комнате, она вначале разахалась, потрясенно озираясь по сторонам, но тут же засучила рукава и отважно ринулась в бой. Пока он подогревал на кухне воду, она уже открыла окна, убрала черный сугроб и намазала мелом стекла.
Работала она быстро и так ловко, что за ней приятно было следить. Работая, она рассказала, что дома у нее заперт маленький ребенок, из-за которого она бросила производство и теперь бегает по домам, потому что это дает ей возможность несколько раз на дню навещать своего ребенка. Рассказывала она тоже очень легко и ненавязчиво, будто стараясь его развеселить и развеять мрачную атмосферу этой запущенной комнаты.
Он рассеянно слушал нехитрую болтовню и сам не заметил, как отошел и расслабился, и даже зачем-то рассказал этой посторонней женщине о трагедии, которая тут когда-то разыгралась. Женщина, продолжая работать, сострадательно охала и кивала, и только когда до нее дошло, что все события произошли много лет тому назад, она от удивления перестала работать, села на подоконник и внимательно, даже подозрительно уставилась на Егорова.
— Большой срок!.. — невольно вырвалось у нее, но она тут же испуганно замолчала и схватилась за свою спасительную тряпку.
Егоров поспешил заверить ее, что он вовсе не сидел все это время, а летал. Что он по профессии летчик. Но она, кажется, не очень ему поверила. Как видно, сидевших людей она видела в жизни больше, чем летчиков, а он, Егоров, за этот тяжелый месяц вынужденного одиночества и вправду малость одичал. Он поглядел на себя в серое зеркало «мойдодыра» и остался весьма недоволен своей внешностью.