Лесные яблоки - страница 7
На закате солнца в станицу вошла конница. Изо всех дворов сыпанули люди к школе, где остановились бойцы. Я сидел на крыльце и шелушил кукурузу, собираясь ее молоть. Уходя на ферму, мать наказала мне намолоть на кашу. Только я принялся за работу, как пришлось бросить все и бежать к школе. Вся площадь была запружена военными на лошадях и родничковцами. Играл духовой оркестр. Пробившись в середку, я раскрыл от удивления рот: под музыку танцевал высокий и белый как снег конь. Он выделывал такие коленца, что люди только ахали. Конь то шел, поднимая передние ноги в такт музыке, то начинал плавно кружиться, развевая пушистым хвостом. Молодой лейтенант сидел на нем, почти не держась за повод, и улыбался, поглядывая на удивленных до крайности людей.
А родничковцы всё подходили. Женщины хватали за рукава военных и о чем-то расспрашивали их. Из ближних дворов несли лепешки и кипяченое молоко прямо в горшках. Председатель колхоза Буланкин стоял возле черной «эмки», втолковывал что-то лысому грузному командиру и показывал култышкой правой руки на далекий лес, за которым был Дон.
Вдруг вокруг автомобиля засуетились, забегали, и над площадью прокатился зычный голос лысого:
— По ко-о-оням!
Через несколько минут о конниках напоминала только густая пыль, плавающая на улице, да следы кованых сапог.
Родничковцы потянулись к своим домам. Я тоже вспомнил про кукурузу и пустился бегом, надеясь до прихода матери сделать дело. Но у моста меня остановил Мишка. Оказывается, он тоже был на площади. Конопины на его лице так и светились, таким радостным я его уже давно не видел. Он поманил меня под мост.
— Глянь чего, — зашептал Мишка и проворно вытащил из-под рубахи новенький наган.
— Где? — только и мог спросить я.
— Там, в машине…
— Украл?
— Эк расстроился! — осудил меня Мишка. — Что я, последнее взял? Да у них их знаешь сколько? Сто, а может, и целая тысяча. А нам он во как нужен! Вдруг немцы придут? Или вот нынче. Был бы у нас наган, мы бы этот самолет…
Мать вечеряла. Усталая, в пыльной одежде, она нехотя жевала холодную картошку. Рядом на лавке сидела тетя Маня.
— Стало быть, и баб уже забирают, — говорила она матери. — А девчонка, значит, теперь у меня будет.
— Где был-то? — не поворачивая головы, строго спросила мать.
— Военных глядел.
— Целый день, что ль, глядел? Кукурузу-то опять…
— Я сейчас, я быстро…
— Спать вон ложись. Завтра в школе какое-то собрание. Заказывали.
— Я знаю, в поле поедем работать.
— Ой боже ж ты мой! — заохала, завздыхала тетя Маня. — Какие вы работники? Слезы одни.
Уже засыпая, я услышал хрипловатый голос тети Мани:
— Вчера заходит ко мне Исай, говорит: «Давай, Машка, гривенник, крестик тебе сделаю, а то немец придет, кто без креста — всех постреляет».
— Сноху-то прямо на позицию послали? — спросила мать.
— Вроде нет. В госпиталь какой-то. Женьку-то обещала забрать, как устроится на новом месте. — И опять вздохнула: — О-хо-хо!
На оборонном поле
Самый большой класс, где в Новый год ставили елку, а в будние дни проводили собрания и сборы, был забит мальчишками. За партами сидели по трое, по четверо, но все равно мест не хватало. У учительского стола тихо переговаривались директор школы Аркадий Петрович и председатель колхоза Буланкин. Чуть в сторонке примостилась на табуретке учительница немецкого языка Мария Ивановна.
Аркадий Петрович протер носовым платком очки, оглядел учеников, что-то поискал на столе среди бумаг, но не нашел и спокойно, даже как-то устало сказал:
— Ребята, в этом году первого сентября вы не придете в школу, учебный год начнется позже…
Класс оживился, все зашептались, а Колька Клок в знак одобрения выставил большой палец и прищелкнул языком.
— Позже потому, — продолжал Аркадий Петрович, — что очень близок фронт. Но мы с вами не должны сидеть и ждать, когда разобьют врага. Мы тоже обязаны помогать своей Родине.
Он хотел еще что-то сказать, но раздумал и, сняв очки, повернулся к председателю колхоза.
— Вот об этом с вами и поговорит сейчас Кузьма Платонович.
Раздались хлопки. Мы любили, когда Кузьма Платонович выступал перед нами на сборах или торжественных собраниях; он рассказывал о гражданской войне, о том, как командовал ротой, как в боях за Роднички лишился пальцев на правой руке и получил сабельный удар в лицо. До войны Кузьма Платонович работал кладовщиком, а когда бывший председатель ушел на фронт, на его место избрали Буланкина.