Леся и Рус - страница 38

Да, мужик, я даже это знаю. Тебе ли не знать, что этим миром правят деньги и связи. Вот и гинеколог Ксанки поделилась, что та купила себе липовый диагноз. Подробности меня не интересовали, я хотел услышать их от Ксанки, но она отгородилась от меня бетонным забором недоверия. Ничего, я умею ждать. У меня было много времени научиться.

Выдыхаю. У меня есть еще один аргумент. И натюрморт дополняет упаковка с противозачаточными.

Корзин смотрит вопросительно.

— Это ее бесплодие, — поясняю.

Он берет таблетки, вертит в пальцах, и на безымянном сверкает золотом обручальное кольцо. Пока Корзин читает название, я ловлю себя на мысли, что не видел кольца на пальце Ксанки. Даже следа. И это чертовски радует. Не замечаю, как улыбаюсь, когда Корзин дрожащей рукой возвращает упаковку на место и смотрит на меня глазами приговоренного.

Демоны рвутся в цепях, предвкушая победу. А я просто позволяю Корзину сделать собственные выводы: ей не нужны дети, потому что у нее уже есть наша дочь. И когда он приходит к этой мысли, то хоронит свой брак  легким росчерком ручки на документах о разводе.

Только после этого я звоню Роднянскому и забираю Ксанку.

За весь наш разговор в допросной хотелось встряхнуть ее хорошенько за то, что натворила, промолчала и молчит до сих пор.

Но она вдруг целует меня: встает на цыпочки и неловко утыкается губами в мой рот, словно неопытная девчонка. А я стою, как истукан и реально дурею от ее губ.

Черт, она реально такая вкусная, что так и съел бы. И сам не знаю, как впечатываю ее в себя, каждой напряженной мышцей чувствуя ее всю, сейчас такую податливую, отдающую себя мне, всю целиком. Она так легко отдает мне контроль, что я ощущаю себя Колумбом, обогнувшим земной шар и, наконец, открывшим свою Америку. И в штанах становится тесно до боли и острого, неконтролируемого желания. Еще немного и мне станет наплевать, что мы стоим на виду у ментов. Мне уже наплевать, потому что я до одури соскучился по ней, всегда такой искренней и честной в собственных чувствах.

Звонок моего мобильного рвет наш поцелуй. И я вижу, как румянец разливается по ее бледным щекам, пальцами ощущаю ее желание выкрутиться из моих объятий, но я не отпускаю. Мне нечего скрывать. Гляжу на дисплей: Эльф. И горечь затапливает рот, скользит по венам дрянным предчувствием. Отчаянно хочется сплюнуть, но вместо этого облизываюсь, разбавляя горечь сладким вкусом ванили и табака.

Интуиция не подводит. Алекс говорит, что приехал Воронцов с ментами, учинил скандал, требует отдать ему дочь. Я слушаю внимательно и когда хочу просить о помощи, Алекс опережает меня:

— Я уже Игната подключил, так что не отдадим мы твою красавицу. Она, кстати, покорила сердце нашего Матвея. Так что у твоей дочери теперь и навсегда есть верный Санчо Панса. И...Рус...мы вас ждем.

Киваю и роняю телефон в карман. Смотрю на Ксанку, растерянную и волнующуюся, и не знаю, что делать. Как нам быть? Растираю лицо ладонью, пытаясь собрать мысли в кучку.

— Планы изменились, — говорю Ксанке, потому что у меня действительно были другие планы, и я не собирался прямо из СИЗО вести ее знакомиться с дочерью. Но с другой стороны, я рад, что Воронцов объявился. Чем быстрее все решится, тем скорее я смогу увезти отсюда дочь.

И я снова злюсь на Ксанку, когда она вдруг превращается в равнодушную тварь. Спрашивает, зачем я хочу забрать Богдану из счастливой семьи. Счастливой, мать вашу. Так и хочется вытрясти из нее эту дурь, ткнуть в «счастье» Богданы головой. Воронцова защищает, доказывая, что тот не мог довести жену до самоубийства.

Злюсь, прикуривая сигарету: сначала ей, потом себе. И оказываюсь совершенно не готов к ее слезам и скрюченной от боли душе на дне блекло-зеленых глаз.

Она словно сломалась и сейчас, докуривая сигарету, дрожит так, что мне слышно, как стучат ее зубы.

И это ее:

— Прости, я просто устала...

Выбрасываю окурок и одним рывком тяну Ксанку на себя. Обнимаю так крепко, что она вздыхает болезненно. Но когда я ослабляю хватку, сама прижимается ко мне, словно от этого зависит ее жизнь, и всхлипывает, растирая слезы о мое плечо.