Лета - страница 13

стр.

Она вздохнула, пальцы начали отбивать нервный ритм на бокале. Некоторое время она молча смотрела в окно, потом сдалась. «Он упоминал о модульной теории психики?»

Даву попытался вспомнить. «Он что-то говорил о модульной памяти, насколько я припоминаю».

— Это составная часть. Довольно радикальная теория, которая утверждает, что людям следует редактировать свою личность и способности по собственной воле, в зависимости от обстоятельств. Например, однажды утром, если тебе надо работать, ты загружаешь соответствующие воспоминания и трудовые навыки вкупе с известной дозой амбициозности, а также соответствующие эмоции, такие, как удовлетворенность, или стремление решить проблему, или готовность к тяжелому труду, смотря что ты считаешь нужным.

Даву уставился в тарелку. «Это похоже на стряпню, — сказал он. — Как вот это блюдо — телятина, — морковка, лук, сельдерей, грибы, петрушка».

Светловолосая Кэтрин сделала знак, которого Даву не знал. «Прости», — обозначил он.

— О, извиняюсь. Этот знак означает приблизительно «хар-де-хар-хар». — Ее пальцы сложили знак «смех», потом «сарказм», потом соединили их вместе. — Понял?

«Понял». Он подлил вина в ее бокал.

Она наклонилась вперед.

— Рецепт хорош, когда кто-то хочет, чтобы его употребили, — сказала она. — Выживание — другой вопрос. Человеческое сознание — это больше, чем просто смесь ингредиентов. Атомистический взгляд на психику представляется мне упрощенным, опасным и неправильным. Нельзя просто захотеть и сделать психику целостной, независимо от того, сколько целостных модулей в нее загружено. Психика — это нечто большее, нежели сумма ее составных частей.

Вино и возбуждение зажгли румянец на ее щеках. Серые глаза осуждающе сверкали.

— Для того чтобы интегрировать новый опыт, новые способности, необходимо время. Модульные теоретики утверждают, что это можно сделать с помощью «проводника», искусственного интеллекта, который сможет принимать решения относительно изменений в личности и ее потребностей в новых способностях и загружать их по мере необходимости. Но это все такая чушь, что я… — Она внезапно заметила, что размахивает ножом и, смутившись, положила его на стол.

— Как далеко Безмолвный Даву и его приспешники зашли в реализации своих амбиций? — спросил Даву.

Она посмотрела на него.

— Разве я неясно выразилась? — спросила она. — Технология уже работает. Это стало реальностью. Люди сознательно расчленяют свою психику, доверяя советам своих «проводников». При этом они совершенно счастливы, потому что это единственная эмоция, которую они разрешают загружать из имеющегося стандартного набора. — Стиснув зубы, она рассерженно отвернулась к окну, за которым закат окрасил в огненные тона стены Старого Квартала. — Вся традиционная психология нацелена на интеграцию, на целостность. Теперь все это выброшено прочь… — Она махнула рукой, словно бросила что-то в окно. Даву невольно проследил взглядом за этим невидимым предметом, который должен был бы описать дугу от ее пальцев до мостовой.

— И как эта теория работает на практике? — спросил Даву. — Неужели улицы заполнены этими психологическими обломками?

Ее губы горько изогнулись.

«Скорее, психологическими дебилами. Выполняющими все приказы своих «проводников», послушными откормленными детьми, счастливыми, как моллюски. Они загружают всевозможные страсти — гнев, горе, утрату — в качестве искусственного опыта, полученного из вторых рук, своего рода секонд-хенд, обычно лишь для того, чтобы поручить своим проводникам в будущем избегать подобных загрузок. Они больше не люди, они…» — Она вновь повернулась к Даву.

— Ты видел Безмолвного, — сказала она. — Ты назвал бы его личностью?

— Я провел с ним всего один день, — сказал Даву. — Я заметил в нем… — «Подожди», — просигналил он, подыскивая слова.

— Нехватку аффекта? — подсказала она. — Поведение, отмеченное крайней умиротворенностью?

«Верно», — подтвердил он.

— Когда стало ясно, что не вернусь к нему, он послал мне свои воспоминания, — сказала Светловолосая Кэтрин. — Он подменил воспоминания фактами — он знает, что был женат на мне, знает, что мы ездили туда-то и туда-то, писали такие-то и такие-то статьи, — но больше там ничего не было. Никаких чувств, никаких настоящих воспоминаний, хороших или плохих, никакого понимания — в общем, ничего не осталось от двухсотлетней совместной жизни. — В ее глазах заблестели слезы. — Я бы предпочла, чтобы он испытывал хотя бы что-то — пусть лучше ненависть ко мне, чем эта апатия!