Летающая смерть - страница 19

Репортер выглядел очень вымотанным и уставшим. На расспросы доктора о том, удалось ли ему выяснить что-либо новое, он лишь качал головой. Колтон решил опустить эту тему и с присущей ему прямотой резко сменил направление разговора.

— Мистер Хейнс, — сказал он, — я хочу поговорить с вами на одну очень тяжелую тему.

Репортер пронзительно посмотрел на Колтона и резко сказал:

— Большинство тяжелых тем лучше оставлять при себе.

— Если честно, то эту проблему при себе мне оставить затруднительно. Это касается мисс Джонстон.

— С которой вы знакомы с понедельника, кажется, — сварливо процедил Хейнс.

— Прошу прощения, — сказал доктор, — но дело здесь больше в моем брате.

— Не буду притворяться, что мне это интересно.

— Его имя Эверард Колтон. Вы его знаете?

— Возможно, если я скажу вам, что мне известно кое-что о том, как ваша семья безрассудно и глупо всполошилась по поводу мисс Джонстон, вы поймете, что этот разговор лучше не продолжать, — сказал Хейнс.

Мирный характер Дика и воспитанный тяжелой работой самоконтроль не подвели его, и он остался спокоен.

— Я рассматриваю вас как брата Хельги Джонстон, — сказал он.

— Вы хотите, чтобы я помог вам разобраться в ваших семейных делах, — с ноткой высокомерия произнес репортер.

— Я стараюсь быть настолько честен с вами, насколько хочу, чтобы вы были честны со мной, — твердо ответил Колтон. — Хочу, чтобы вы позволили мне пригласить сюда Эверарда.

Хейнс смотрел на него в диком изумлении.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я уже сказал именно то, что хотел. Со стороны моей семьи были выдвинуты чрезвычайно скоропостижные и необдуманные обвинения, а статья их лишь усилила. И только сейчас я осознал весь масштаб этой ошибки.

— И что же привело вас к такому резкому изменению мнения? — буркнул репортер.

— Знакомство с мисс Джонстон. Знаете, бывают такие женщины, которые одним своим присутствием создают вокруг атмосферу праздника. Даже если бы я о ней ничего не знал, одного взгляда на эту девушку было бы достаточно, чтобы понять, что принять к себе Хельгу Джонстон — великая честь для любой порядочной семьи.

Выражение лица Хейнса немного смягчилось, но суровый взгляд еще не спешил его покинуть.

— Есть еще другие Колтоны, которые думают совершенно иначе, — сказал он.

— Это потому что они не знают, — быстро ответил Дик. — Я хочу дать Эверарду этот шанс и говорю это вам, потому что очень уважаю ваши отношения с мисс Джонстон и уверен в том, что право выбора в этом случае должно быть за вами.

— Да, это справедливо, — сказал Хейнс и задумался.

— Конечно, — через силу сказал Колтон, — если присутствие Эверарда будет… причинит вам боль, то я не стану его звать. Я должен был подумать об этом с самого начала. Но я все равно не знаю, есть ли у брата хоть какой-нибудь шанс.

— Доктор Колтон, я не сомневаюсь в том, что ваш брат важен Хельге.

— Но она еще не занята? — порывисто спросил Дик.

Тень улыбки скользнула по морщинистому лицу Хейнса.

— Имеете в виду, хочу ли я сам жениться на Хельге? Она никогда не воспринимала меня как мужчину. Конечно, мне будет больно, но пока у меня есть время, мое сердце будет спокойно, если я буду знать, что Хельга замужем за достойным мужчиной из семьи, которая принимает мою девочку так, как она того заслуживает.

— Пока у вас есть время, — медленно повторил доктор. — Пока у вас есть… — он резко замолчал, сделал шаг навстречу репортеру и посмотрел ему прямо в глаза. Хейнс не пошевелился.

Колтон внимательно изучил лицо репортера и увидел, что все эти бесчисленные морщинки носили яркий отпечаток нестерпимой боли.

— Не хочу быть навязчивым доктором, — медленно произнес Колтон, — но кажется я думаю… боюсь я знаю, о чем вы.

— О, вижу, что вы быстро диагностируете недуг, — тихо сказал Хейнс.

— Давно это у вас?

— Почти год. Прямо за подмышечной впадиной. Достаточно редкий случай, насколько я понимаю. Как видите, в женихи я не гожусь.

Колтон в раздумьях шесть раз прошелся туда-обратно по узкой полоске земли, на которой они с Хейнсом сейчас стояли. Он не раз видел болезнь и страдание в самых страшных проявлениях, но вот такое вот суровое смирение было для него непонятно и невыносимо.