Лётчик и девушка - страница 24

Когда Ма нашла её, Лизе исполнилось двадцать три года. Она уже закончила пединститут, стала учительницей русского языка и литературы. Её ожидала незаметная молодость, блёклая зрелость и долгое, долгое старение в обществе ученических тетрадей, кошки и мамы. Уже десять или пятнадцать лет Лиза страдала от невротической депрессии, но сама она об этом не знала, мама её не желала об этом знать, а больше вокруг не было людей, которых беспокоила судьба Лизы.

Ма говорила, что схватилась за неё, потому что второй раз в жизни видела медиума такой силы. Первый раз такого медиума она видела в зеркале, но это было много-много лет назад и осталось в прошлом… Вытаскивая Лизу на свет, Ма пошла не только против собственных принципов, но и против законов цеха. Лизе нужна была помощь, но по правилам, она должна была попросить о помощи. Хотя бы сказать об этом. Но Ма знала, что она этого не сделает.

И Ма решила за неё, потому что сама Лиза решить ничего не могла — не умела. Никогда в жизни ничего не решала.

Теперь — училась.

— Ну ладно, — сказала Марта Андреевна, — поехали, что ли.

Лиза привычно сосредоточилась и расслабилась.

В этот момент у Ма зазвонил мобильник. Она раздражённо открыла раскладушку и рявкнула:

— Алло! Я работаю!

Но голос её вдруг стал глухим и словно бы надтреснутым:

— Костя? Что? Я же просила тебя… Что?

Она долго-долго слушала. Лиза, встрепенувшись, пристально следила за ней: казалось, что с каждой минутой Ма стареет на год. Голова её клонилась к столу от усталости — не этого дня, многих и многих дней…

— Лиза, — сказала она, отключившись, — пожалуйста, помоги мне. Сегодня придётся задержаться. Ещё поработать.

Лиза решительно встала и молча кивнула.

Марта Андреевна собиралась стремительно, как на пожар. Лизе нужно было только намотать шарф и застегнуть куртку, поэтому она всё равно опередила её. «Тьфу ты, Костька, — бормотала Ма, сгребая вещи, — просили же его… Его просили, а он всё равно звонит. Значит, что-то… что-то важное тут…» — и она обернула к Лизе:

— В больницу, Лиз. В реанимацию. Ты уж прости, что сегодня так…

— Всё в порядке, Ма. Я готова.

Лиза погасила свет в кабинете. По светлым, долгим лестницам золотого дворца-лабиринта они заспешили на улицу.

Несмотря на позднее время, в фойе внизу у раздевалки толпились дети. Лиза узнала знакомых. «Значит, четверг, — вспомнила она, — в четверг у них хор». Звукоизоляция во дворце-школе была отличная, и в кабинет Ма не доносились ни пение хора, ни вой медных инструментов в неумелых руках. Здесь, в фойе, слышались отголоски: кто-то наверху ещё занимался. Художественное отделение школы опять поменяло выставку — теперь темой её была «Золотая осень». Совсем недетские по стилю и величине работы красовались на стенах. Напоследок Лиза вдохнула — не лёгкими, а иначе — тот свет и юную силу, которыми полнились золотистые стены.

На улице шёл дождь. Ноябрьская ночь обливала прохожих недобрым простудным душем. Вчерашний снег растаял, блёклые огни фонарей отражались в глубоких лужах, но не давали света. Ма что-то проворчала. Лиза не расслышала слов, но прочитала мысли. «Да, — согласилась она, — на проезжей части море разливанное».

Ма остерегалась, что проезжающие машины их обольют, и меняла мир словом — чтоб не облили. Лиза бы не стала тратить могущество на такую мелочь, но Ма знала лучше.

Они вышли на тротуар и встали под фонарём.

Некоторое время Ма спокойно ждала, потом медленно подняла руку — коротенькую, полную, перетянутую браслетами и перстнями. Спустя пару минут рядом с ними притормозила синяя иномарка, отворила дверцу. Водителем оказался мужчина средних лет с красивой и несовременной бородой барда.

— Нам, — размеренно сказала Ма, — в Первую Градскую.

И по лизиной спине пробежал холодок. Неспроста, выходило, остановилась именно эта машина… Бородач-водитель, услышав адрес, точно поблёк, стал старше своих сорока. Глаза его потемнели. Он посмотрел на Ма, и психохирург едва заметно кивнула.

— Сам туда еду, — сказал он. — Садитесь.

Лиза юркнула на заднее сиденье. Ма села рядом с шофёром. Осторожно и бережно, самыми кончиками пальцев Лиза окунулась в его сознание — и закусила губу. Да, у неё был большой опыт. Она много чувствовала чужого горя. Но каждое новое горе казалось первым, самым первым в счастливом доселе мире, и резало сердце, словно ланцет…