Летит себе аэроплан - страница 3
Предпасхальная лунная ночь. Тени мечутся по стене. Марк лежит, глядя на тени, рядом сопит во сне брат Давид. Марк толкает брата, тот бормочет, поворачивается на другой бок. Тогда Марк наклоняется и шепчет в ухо брату:
— Хамец.
— Уже надо вставать? — вскакивает брат.
— Тише, Давид, — шепотом отвечает Марк, — вон на стене хамец.
— Это тени, — говорит Давид.
— Это призраки хамеца, — тихо возражает Марк, — призраки из той первой пасхальной ночи, когда евреи шли из Египта. Древний хамец давно стал привидением, бродит по свету и приходит в еврейские дома накануне Песаха. То он человек, дядя, закутанный в талас. Видишь, он улыбается нам, а теперь он нам грозит. А теперь он стал козлом. Видишь, какие у него рога?
— Не пугай меня, мне страшно! — кричит Давид.
Входит мама.
— Дети, что за крики?
— Марк меня пугает, — говорит Давид, — как будто бы на стене хамец.
— Марк, оставь свои фантазии, — говорит мама. — Скорей, дети, вставайте, пора искать хамец.
Горит восковая свеча в руке у мамы. Все с серьезными, торжественными лицами.
— Внимайте, — говорит отец Захария, — перед началом проверки, как при исполнении других заветов Торы, произнесем благословение. Повторяйте за мной: «Благословен ты, Бог всесильный, наш Король Вселенной, который освятил нас своими заветами и заповедовал нам убрать хамец…»
Мелькает свет свечей по стенам, по углам, по ящикам… В доме у Локшинзонов, в доме у Шустеров, в доме у Шагалов.
— Я нашел хлебную корочку, — говорит Эля.
— Вот хлебная корочка, — говорит Марк.
— И у меня хлебная корочка, — говорит Давид.
— Я нашел сухой хлеб, — говорит Аминодав.
— Хлебная корочка, хлебная корочка! — шумят дети.
— Дети, существует обычай, — говорит Пинхас Шустер, — кладут в определенные места десять хлебных корочек и затем собирают их во время поисков. Делается это для того, чтоб в случае отсутствия даже крошки хамеца поиски не оказались безуспешными.
— Вот так собираются крошки хамеца. — Эля птичьим пером подметает крошки в деревянную ложку.
Всюду, во всех еврейских домах, ищут хамец. Предпасхальная ночь близка к концу. Голубеет окно.
— Весь хамец кладите в этот пакет, — говорит Эля.
— Перо и специальную деревянную ложку тоже кладем в этот пакет с крошками и подвешиваем его повыше на крючок, чтобы мыши и крысы не разгрызли пакет и не разнесли крошки по дому.
Окна уже освещены первыми лучами солнца. У всех утомленные, но торжественные лица. Произносится завершающая молитва.
— Любой непресный хлеб, — произносит Захария Шагал, — или квашня…
— …которые имеются в моих владениях, — произносит Пинхас Шустер.
— …но которые я не заметил и не убрал и которых я не знаю, — произносит Эля.
— …пусть считаются никчемными и станут бесхозными, подобно праху земному, — говорит Захария Шагал.
Все:
— Аминь!
Солнечное утро. На столе кипит самовар.
— Дети, это ваш последний предпасхальный завтрак, — говорит Захария. — Сегодня начинается праздник Песаха в честь исхода сынов израилевых из Египта, и евреи, подобно предкам своим, будут есть только мацу, которую готовят согласно предписаниям Галахи и охраняют от закваски. А весь хамец после завтрака будет торжественно сожжен.
— Захария, — говорит мама, — ты ведь знаешь, что в этом году на шаббат—Гагадол, великую субботу перед Песахом, к нам из Леозно должно было приехать много родственников: брат Израиль, брат Иегуда, сестра Ралли, сестра Муся, сестра Гутя, сестра Шая. Но они не приехали, потому что муж сестры Ралли умер.
— К чему ты мне это говоришь? — спрашивает Захария.
— К тому, что напечено много сладостей. Что нам теперь с ними делать?
— Согласно предписанию Торы весь хамец должен быть сожжен.
— Ах, — вздыхает мама, — ведь детям будет так тяжело видеть, как горят пирог с творогом, печенье и струдель. Неужели нельзя найти шабес-гоя, нееврея, которому Тора не предписывает соблюдать Песах, и продать ему все это хот бы за полцены?
— Ты ведь знаешь, — говорит Захария, — что из всего хамеца шабес-гои покупают за полцены только водку, сливоницу и пиво.
— Ай, как жалко! — Мама отпирает буфет и ставит на стол блюда со сладостями. — Дети, ешьте, сколько можете, потому что остаток придется сжечь.