Летит стальная эскадрилья - страница 18

Решение утверждающего аттестацию: Выпустить военным пилотом в строевую часть. Присвоить воинское звание сержант.

Начальник школы полковник Кутасин.

11 января 1943 г.»

Прощай, родная школа! Почти три долгих нелегких года шел к цели. Своим внешним видом мы значительно отличались от выпускников довоенных и послевоенных лет: поношенные серенькие шинели, шапки-ушанки, обмотки. Какую же надо было иметь сноровку, чтобы, надев ботинки, быстро и в меру красиво намотать эти знаменитые обмотки!

И вот в начале февраля 1943 года небольшая группа выпускников-батайцев прибыла для прохождения дальнейшей службы в 25-й запасной авиационной полк, базировавшийся тогда здесь же, в Азербайджане. Хотя и не на фронт мы попали, но уже считались самостоятельными летчиками. Мы понимали, что в запасном полку долго не задержимся и что по прибытии очередной части с фронта для пополнения или переучивания сразу же вольемся в нее.

Два месяца службы в 25-м запасном успеху в летном деле не сопутствовали, так как все внимание командование уделяло переучиванию, комплектованию маршевых полков. Мы же летали редко — ходили в наряды, изучали новую авиационную технику. Большим счастьем считали встречи с летчиками-фронтовиками, которые имели боевой опыт, были награждены орденами, а некоторые стали уже и Героями Советского Союза.

В это время заканчивали переучивание на «Аэрокобрах» летчики 16-го и 45-го истребительных авиационных полков, в которых служили будущие знаменитые асы Покрышкин, братья Глинка, Речкалов, Клубов, Бабак, Фадеев. Довелось видеть их в полетах, в летной столовой, а иногда и слушать беседы с необстрелянными вроде нас выпускниками. Мы втайне надеялись попасть в один из этих полков, но вскоре они убыли на фронт. А уже через два месяца в воздушных боях над Кубанью родилась слава Покрышкина и Глинки, Бабака и Клубова, Фадеева и Лавицкого.

Мог ли я тогда подумать, что совсем скоро мне посчастливится прибыть на Кубань и вместе с этими прославленными летчиками ходить в атаки. А пока что в начале апреля Евгения Денисова, Николая Новикова и меня направили в 494-й истребительный авиационный полк, находившийся на переучивании и пополнении.

Здесь также было немало летчиков с боевым опытом. Командовал полком майор Белов, который принял нас, как показалось, с неохотой: «Зеленые, необстрелянные…»

Я попал в эскадрилью капитана Цикина. Имевший на своем счету около десятка сбитых фашистских самолетов комэск был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. К нему меня и назначили ведомым. Радовался я несказанно, но мучили и сомнения: ведь чтобы быть ведомым у такого известного бойца, самому надо многое уметь и знать.

И вот в первый же летный день комэск проверил мою технику пилотирования в зоне. После полета, зарулив самолет на стоянку, я хотел только одного скрыться куда-нибудь, чтобы не слышать, о чем будет говорить комэск: слетал я хуже некуда — на петле «перетянул» машину и едва не сорвался в штопор, на глубоких виражах «гулял» по крену и высоте, как по крутым волнам, да к тому же и сел с «козлами».

Капитан Цикин вылез из кабины раньше. Заметив мое замешательство, сказал:

— Вылезай! Чего сидишь?

Отстегнув ремни, я нерешительно подошел к командиру эскадрильи. Он положил руку на мое плечо, как-то внимательно поглядел в глаза и спросил:

— Давно не летал?

— Месяца два, — ответил я, чуточку слукавив: на самом деле летал я недели две назад.

— Ну, тогда ничего. Бывает и хуже.

— Куда уж хуже, — говорю, — гоните сразу.

— А вот это хорошо! Правильно даешь оценку.

Комэск долго и подробно разбирал мой полет, потом практически показал все в полете сам. Я повторил — получилось хорошо, но мудрый ведущий, подметив мой бравый настрой, заметил:

— Теперь я уверен, что летать со мной в паре будешь. Только старайся в меру, а не как в первом полете.

Летать мы стали часто. Это радовало: скоро на фронт. Через месяц нам присвоили звание старший сержант — мы, трое прибывших в полк последними, сравнялись в звании с остальными молодыми пилотами.

А стоял уже июнь сорок третьего. Помню, жара нестерпимая, сушь… Как-то вечером после ужина, когда весь полк смотрел на открытом воздухе, в так называемом летнем клубе, кинофильм, дежурный по части объявил громко: