Летний домик, позже - страница 5

Я вздохнула, я подняла руки и снова их опустила, я хотела сказать, что я собой не интересуюсь, я подумала, что это — ложь, я интересуюсь исключительно собой, но что же тогда? Совсем ничего? Только усталость и пустые тихие дни, жизнь рыбы под водой, смех без причины? Я хотела сказать, что во мне слишком много историй и это делает мою жизнь тяжелой, я думала, что могла бы остаться с моим возлюбленным, я вздохнула, и психотерапевт раскрыл глаза и рот, я потянула за нитку красного кораллового браслета, и нитка порвалась, и шестьсот семьдесят четыре гневных красных маленьких коралла во всем своем сверкающем великолепии скатились с моего запястья.

Я растерянно смотрела на руку, она была белая и голая. Я посмотрела на психотерапевта, он откинулся на спинку стула, карандаш лежал перед ним, параллельно краю стола, руки он сложил на коленях. Я соскользнула со стула на синий, как море, ковер, шестьсот семьдесят четыре коралла лежали по всей комнате. Они светились, как никогда, гневным багряным светом, я ползала по полу и собирала их, они были и под столом, и под ногой психотерапевта, он чуть-чуть отодвинул ногу, когда я ее коснулась, под письменным столом было темно, но красные кораллы светились.

Я думала о Николае Сергеевиче, я думала, не подарил бы он моей прабабушке красные кораллы, не выстрелил бы он тогда моему прадедушке прямо в сердце. Я думала о горбатом, кривом Исааке Бару, не задержала бы моя прабабушка поезд, не покинул бы он Россию. Я думала о своем возлюбленном, о рыбе, я думала, не молчал бы он все время, не ползала бы я теперь под столом какого-то терапевта; я смотрела на ноги терапевта, на его сложенные на коленях руки, я слышала его запах, я ударилась головой о стенку стола. Собрав кораллы под письменным столом, я выползла обратно на свет, и поползла дальше по комнате, поднимая кораллы правой рукой и собирая их в левой. Я уже начинала плакать. Стоя на коленях на синем, как море, ковре, я смотрела на психотерапевта, а он смотрел на меня, сидя на своем стуле, сложа руки. Моя левая рука была полна кораллов, но вокруг меня светились и сверкали еще сотни других, я думала, что мне понадобится целая жизнь, чтобы их все подобрать, что мне никогда не удастся это сделать, жизни не хватит. Я встала. Психотерапевт наклонился вперед, взял со стола карандаш и сказал: «Сегодня прием окончен».

Я пересыпала кораллы из левой руки в правую, они при этом издавали красивый, нежный звук, похожий на тихий смешок. Я подняла правую руку и швырнула кораллы в психотерапевта. Психотерапевт пригнулся. Красные кораллы градом посыпались на его письменный стол, а вместе с ними посыпался весь Петербург, Малая и Большая Нева, моя прабабушка, Исаак Бару и Николай Сергеевич, бабушка в ивовой корзинке и возлюбленный-рыба, Волга, Луга, Нарва, Черное море и Каспийское море, и Эгейское, и залив, и Атлантический океан.

Вода Мирового океана образовала большую зеленую волну, которая побежала по столу психотерапевта, сорвала его со стула, поднялась выше, опрокинула стол, из водоворота на мгновение показалось лицо психотерапевта и исчезло, вода шипела, пенилась, пела, поднималась, затопляя мои истории, возвращая кораллы обратно в заросли тины, к облепленным ракушками берегам, на морское дно. Я затаила дыхание. Я пошла к своему возлюбленному, чтобы еще раз его увидеть. Он лежал на мокрой кровати. Свет был серым, как на дне моря, в его волосах были хлопья пыли, они дрожали. Я сказала: «Ты знаешь, что кораллы становятся черными, когда они долго лежат на дне», я сказала: «Была ли это история, которую я хотела рассказать», но мой возлюбленный уже не мог меня слышать.

Игра называется «представим-себе-чью-то-жизнь». Можно в нее играть, если находишься вечером на Острове в гостях у Брентона, при этом нужно выкурить две-три сигареты и выпить ром-колы. Хорошо бы еще, чтоб на коленях у вас спал местный ребенок и волосы его пахли песком. И небо должно быть высоким, лучше всего — полным звезд, нужно, чтобы было очень жарко, может быть даже душно. Игра называется «представим-себе-чью-то-жизнь», у нее нет никаких правил.