Летний дождь - страница 9
У Васени не было слов благодарить, все плакала.
Юлька уговорила мать продать баян отца. Придумала она на эти деньги во что бы то ни стало барсучий жир достать.
Позвали слепого дядю Тимофея. Он по-хозяйски огладил баян со всех сторон, потом сел на лавку, привычным движением закинул ремень на плечо. С тревогой посмотрела Юлька на мать. Мария казалась спокойной, Тимофей тронул клавиши.
— Степь да степь кругом, — тихо вздохнули мехи, Замерла Юлька; любимую песню отца вспомнил баян.
Болью сковало Марию, а баян рассказывал:
— Хороший инструмент! — оборвал песню Тимофей. И не видя, чувствовал он, что разбередил незаживающую рану. — Беру!
Он отсчитал деньги, протянул их перед собой. Но никто не взял из его руки пачку шелестящих бумажек. Тогда Тимофей пошарил рядом, положил деньги на лавку. Только когда застегнул с обеих сторон баяна ремешки и перекинул через плечо лямку, опомнилась Юлька, сказала тихо:
— Дядя Тимофей, а футляр-то?
— Не надо. Оставь на память, — и он ощупью двинулся к выходу. Мария не шелохнулась. Молчала Юлька. С портрета улыбался отец.
Щедрой была эта первая послевоенная осень в Сибири. Щедрой и радостью, и горем, и надеждами, и отчаянием. Особенно же народом на дорогах и вокзалах.
Юлька схитрила. Она поставила на самый край платформы свой «чемодан»— деревянный крашеный футляр из-под баяна, преспокойно уселась на него и даже отвернулась от состава, который готовили к отправлению. Со всех сторон ее обтекали люди, с мешками, с корзинами, чемоданами. Безбилетники устремлялись к составу, проводницы кричали на них, стаскивали с подножки их мешки, корзины, чемоданы. Юлька ждала.
Но вот где-то впереди, у самого паровоза, просвистел главный. Проводники заспешили по местам. Юлька ждала. Как по команде, выстроились проводницы на подножках, вытянув вперед руки с зелеными флажками, свернутыми в трубочки. Юлька давно облюбовала себе подножку вагона с той стороны, где не было проводницы. Поезд тронулся. Этого-то мгновения она и ждала: метнулась к подножке.
— Девушка с баяном, к нам!
— Девушка с аккордеоном, к нам! — кричали ей беспечные молодые солдаты (много их еще ехало и на запад, и на восток).
Мгновенно к Юльке протянулись их крепкие руки. Кто-то подхватил «баян», кто-то подтянул ее.
— От, хитрящая! Все лезут, а она сидит! Все лезут, а она…
— Та не бойся, мы тебя не скушаем!..
— А щечки-то, щечки, как яблочки!
Оказавшись в кольце стольких парней, Юлька не знала, куда глаза спрятать.
— А ну, прекратите зубоскалить! — появился молодой лейтенант, пригласил Юльку в вагон. Она села на краешек сиденья, задвинула было под него футляр.
— Э-э, нет, — сразу заметили солдаты. — Доставайте, красавица, свою музыку!
— А правда, можете? — спрашивали с любопытством.
— Сыграйте, девушка, зря мы, что ли, вас добывали!
Юлька было растерялась, но вдруг придумала. Хитренько улыбаясь, поставила футляр на сиденье, не торопясь, начала открывать замок.
Солдаты ждали. Крышка распахнулась, и взрыв хохота поднял всех даже с полок: футляр был наполнен яркими, чисто промытыми овощами. Желтела толстыми боками брюква, торчали хвостики моркови, блестели отполированные створки гороха.
— От так музыка!
— Угощайтесь! Угощайтесь! — извлекала Юлька содержимое футляра, протягивала солдатам. Аппетитно захрустели брюква и морковка. А кто-то уже сообразил рогатку и выстрелил горохом. Ему ответили. Что тут началось! Поднялся гвалт, как на школьной перемене. Молодой лейтенант решил было вмешаться, но только сказал: «Това…» — как на звуке «а» залетела ему в рот горошина. И опять вздрогнул от дружного хохота вагон.
Смеялась и Юлька: радовалась, что не надо будет на базаре овощами торговать. А на барсучий жир у нее денег хватит! Дядя Тимофей не поскупился, хорошо за баян заплатил.
Она не ожидала, что столько соблазнов будет подстерегать ее на городском базаре. Алели ломтики арбузов. Просвечивал солнцем виноград. Манили бархатистые персики. Юлька мужественно проходила мимо. Пока пробиралась сквозь толпу, ее то и дело спрашивали: