Лето, бабушка и я - страница 23

стр.

Мама сжала мне руку, бабушка вытащила платочек и спрятала за манжету.

– А почему там люди кричат? – вытаращив глаза, спросила я.

– Это так принято, чтобы оплакать усопшего, – слегка побледнев, объяснила мама.

Бабушка судорожно передохнула:

– Дикость, если меня спросить. Человек жил долго, прожил достаточно, все видел, всего дождался – и детей, и внуков, ну так и отпустите его с миром! И орут, и орут, обычай у нас такой, видите ли. А когда молодой умирает, тогда как его оплакать?

Мама молча приобняла бабушку. Что-то между ними было такое, чего я не понимала, и мне туда вход был закрыт. Я прислонилась к маме, от меня словно уходило тепло.

– Ты сильно не переживай, это они просто так орут, чтобы потом люди не сказали – плохо плакали, – блестя чуть повлажневшими глазами, сказала мама.

Множество небритых мужчин стояли на лестнице и величаво приветствовали входящих. Ближе ко входу громкость воплей усилилась и стала непереносимой. Оттуда вышла, поддерживаемая с двух сторон, женщина в светлой одежде – она истерически всхлипывала.

– Люда, успокойся, иди на кухню, вниз, там холодной воды тебе дадут, – громким театральным шепотом сказала женщина из поддержки.

Люда пошла вниз, вздыхая и икая.

– Это кто? – удивилась бабушка.

– Да наша украинская невестка, Гурама жена, – довольно сказала женщина-поддержка. – Сначала я думала – вот беспородная, в белом пришла, а потом вижу – как зальется слезами! Молодец, не хуже наших женщин!

От криков и зрелища повального горя у меня защипало в глазах и перехватило в горле.

– А это твоя младшая? – умилилась женщина-поддержка. – Как выросла! И плачет, смотри! А она-то чего?

Мама с бабушкой разом посмотрели на меня.

– Ну вот, я так и знала, – расстроилась мама. – Давай ты тоже вниз иди, там, наверное, детей полно! Посиди, я быстро за тобой приду!

От ужаса, что надо идти в какое-то непонятное «вниз», одной, к незнакомым людям, я вцепилась в маму двумя руками.

– Пусть идет с нами, – вздохнула бабушка. – Лучше пусть войдет и увидит, а то будет мучиться еще хуже – что же там такое было.

В большом зале лежала длинная коробка с человеком. С двух сторон стояли стулья – как в театре, и сидели женщины в черном, все как одна заплаканные.

– Ты не думай, они притворяются, – прошептала мне на ухо мама.

При виде нас женщины прибавили звука и заголосили так, что у меня заложило уши. Бабушка прошла к коробке, ей принесли стул, и она села на него, выпрямив спину.

А ведь тут ничего такого страшного нет, и чего мама с бабушкой так боялись меня вести?

– Надо обойти, – дернула меня за руку мама, и мы пошли. Скосив глаз, я увидела лежащего в коробке старого человека.

– Он спит? – спросила я торопливо.

– Молчи, – еле процедила мама, усаживаясь на стул в переднем ряду.

– Покажи, покажи дочку, – зешелестели женщины со всех сторон.

Мама мельком улыбнулась.

– В школу еще не ходит? – шумно дыша и вытирая платком красное лицо, заулыбалась тучная тетка сзади.

– В этом году идет, – шепотом ответила мама. – Шла бы ты вниз все-таки, тут же оглохнуть можно.

Как раз в это время возле коробки заливалась слезами очередная плакальщица.

– Ладно, пойду, – буркнула я, всеобщее липучее внимание было еще хуже, чем остаться одной.

Внизу в просторной кухне сидела со стаканом воды давешняя украинская невестка и облегченно вздыхала.

– Я ж такого никогда не слышала, – говорила она женщине в фартуке. – И покойника, царствие ему небесное, не знала, муж меня повез – так положено, говорит, это ж дядя нашей соседки! Откуда ж я знала, что надо черное надевать! А потом они тут как завоют! Не, у нас тоже плачут, конечно, но тут мне как-то не в то ухо попало, аж по нерву стукнуло, и у меня слезы как потекли! Остановиться не могу!

Женщина в фартуке беззвучно посмеялась.

– Тебе тоже воды? – спросила она меня. – Я уж не спрашиваю, чья. Тут детей столько – они все на заднем дворе играют, хочешь, иди к ним?

Я помотала головой.

– Ты тоже не пришей кобыле хвост? – спросила меня украинская невестка. – Ох, скорей бы домой, я и не засну сегодня!

Чего они все переживают?

– А что с ним сделают? – вдруг вырвался у меня вопрос.