Лето на чужой планете - страница 8

Эти уроды швыряли в меня моими собственными дровами! Но возмущаться я не мог — все силы уходили на то, чтобы отплыть подальше.

Ещё одна палка шлёпнулась рядом с моим лицом, подняв тучу брызг. Я мотнул головой, стараясь грести как можно быстрее. Берег был уже близко — там они меня не достанут.

Я всё-таки доплыл до берега и уцепился за свисающий над водой куст. Течение развернуло меня лицом к Брендонам. Я насмешливо помахал им немеющей рукой.

Ох, как они взбесились! Стип изо всех сил пнул корзину с улитками и, конечно, ушиб босую ногу. Ну, не придурок? Старший, который Илия, орал какую-то чушь, а Рыжий скакал по берегу и корчил такие рожи, словно его пробрал понос.

Не обращая на них внимания, я вылез из воды и вскарабкался на обрыв. Рука болела, но терпимо. Раздеваться и выжимать одежду я всё же не стал. Сама высохнет.

Слава Создателю, книга цела. Я не потерял её в драке и не испортил, переплывая реку.

Книги на Местрии — огромная редкость. Здесь никто не умеет их печатать, в ходу только рукописные копии. Представляете, сколько нужно времени, чтобы переписать книгу? И как здорово влетело Стипу от Интена?

Солнце опускалось к горизонту. Я проспал часа три, не меньше. И немудрено — накануне я полночи разглядывал звёздное небо.

Рука посинела. Запястье распухло так, что рукав врезался в кожу. Делать нечего, придётся идти домой.

Не успел я пройти половину дороги, как начался ливень.

Внезапный порыв ветра прижал к земле заросли кукурузы. Первые тяжелые капли защёлкали по жёстким кожистым листьям. А затем с неба обрушились потоки воды.

Я стащил с себя рубаху и как можно плотнее завернул в неё книгу. Дождь заливал глаза. Темнота стала такой плотной, что её можно было пощупать. Я плёлся вслепую, нашаривая окоченевшими босыми ступнями мокрую дорогу.

Вдруг ослепительная вспышка расколола небо надвое. Змеистая молния ударила в кривое дерево, одиноко стоявшее посреди поля. В её свете я увидел клубящиеся мутные тучи и покосившееся пугало.

Загрохотал гром, да так сильно, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Оглохнув, я застыл посреди дороги и видел, как искалеченный ствол неохотно занялся дымным красным огнём.

Пламя бросало на дорогу неровные отсветы. Струи дождя нещадно колотили по спине. В лужах мгновенно набухали и лопались гигантские пузыри. Молнии лупили без перерыва, а громыхание в небесах слилось в сплошной нескончаемый рёв.

Прошла вечность, и дождь постепенно утих. Он уже не хлестал холодными злыми щупальцами, а сыпал мягко и монотонно. Гроза ушла и теперь громыхала где-то далеко за горизонтом. Там освещали небо бледные всполохи, а ворчание грома доносилось еле слышно.

Кое-как дотащившись до дома, я толкнул мокрую калитку. Она противно заскрипела. Я собирался её смазать сегодня, да не успел.

В столовой горел тусклый свет, остальные окна были тёмными. «Наверное, мама ещё не легла» — подумал я. — «Как всегда, штопает бельё и ждёт меня».

Стуча зубами от холода, я осторожно пролез в дом. Главное — не попасться на глаза папаше. Эх, шмыгнуть бы сейчас на сеновал, да затаиться там до утра! Но на мне сухой нитки не было, а спать в мокрой одежде — последнее дело.

Может, удастся спереть кусок мешковины, чтобы завернуться? В кладовой лежал отрез, из которого мать шила мешки для кукурузы. Надо найти его, иначе точно замёрзну.

Дверь, ведущая в кухню, открылась. Я замер в темноте, стараясь не дышать. На пороге стоял папаша.

— Ал, это ты? — спросил он. — Пойдём в дом, переоденешься.

Утром я с мрачным видом стоял возле овина, придерживая высокую лестницу здоровой правой рукой. Левая была накрепко забинтована. Чёртовы Брэндоны умудрились сломать мне запястье. Так сказал доктор Ханс.

Когда вечером, вымокнув до нитки, я вернулся домой, папаша принялся было привычно нудить. Но мама разглядела моё исцарапанное лицо, синяки под глазами и распухшую руку. Не прошло и пяти минут, как отец вприпрыжку бежал за доктором. Он, конечно, глава семьи и всё такое, но иногда маму лучше не злить.

Через полчаса отец вернулся и привёл заспанного врача. Доктор Ханс осмотрел мою руку, наложил на запястье тугую повязку и велел показаться ему через два дня. Затем выпил рюмку папашиной настойки и растворился в мокрой темноте.