Лето после конца света - страница 2
Ветка негромко заговорила, и Витька с трудом вспомнил эти слова. В книжке «По дорогам сказки» такие были. Давно, до войны еще. Когда были живы и мама, и отец, и бабушка с дедом.
Данька, чуть помедлив, повернул направо — и рогулька в его руках резко рванулась вверх.
— Здесь, — подтвердил Игорь. — Копать здесь.
По-русски он пока еще говорил не очень хорошо, хотя понимал все.
— Ты копать попробуешь? — спросил его Серый.
— У Игоря не так выйдет, — покачала головой Ветка, — лучше нам копать, и просто вручную. А то она уйти может.
— Да, — Игорь вежливо склонил голову, — она мочь уйти.
Серый кивнул и пошел за припрятанной лопатой.
Сначала песок был обычным, мертвым и сухим, и Витька уже разочарованно заворчал, но тут Данька радостно сказал:
— Смотрите, ребята!
Светло-серый песок потемнел и стал чуть влажным. Самую-самую чуточку.
— Я же говорила!
Ветка кинулась разгребать песок голыми руками — и через несколько минут перед ребятами из земли забил маленький родник.
— Живем, — обрадовался Серый. — Надо будет камней принести, дно и стенки вокруг выложить. У нас так делали…
Он отвернулся. Вспоминать о прошлом Серый не слишком любил.
— Принесем, — кивнул Данька.
— Это простой вода? — спросил Игорь.
— Простая, — кивнул Данька. — Не живая и не мертвая.
— Хорошо бы живую найти, — мечтательно протянул быстро успокоившийся Серый. — Или мертвую. Лечить бы можно было.
Игорь опустился на колени перед родничком и тихо зашептал что-то на родном языке, а потом осторожно зачерпнул воду ладонью и сделал глоток.
— Вкусно, — сказал он.
Первым на Пустошах обосновался Данька, который не мог больше выносить тишины в ставшем неожиданно большим и пустым доме. Бабушка, потеряв на войне обоих сыновей и мужа, словно ушла в прошлое, где все были живы — и ей там было хорошо. Она часами разговаривала с мертвыми, не обращая внимания на живого внука, и Даньке пришлось заботиться о себе — да и о ней тоже — самому. Он стоял в очереди за карточками, водил бабушку получать пенсию на себя и сиротское пособие на него, сам эти карточки отоваривал, сам готовил, кое-как стирал — вечером, когда давали электричество, безуспешно обивал пороги на заводе, куда брали учеников только с четырнадцати лет…
И, когда становилось совсем уже невыносимо, уходил в Пустоши.
Чтобы вернуться почти в тот же миг — оставлять надолго бабушку он боялся.
Так на него, свернувшегося у небольшого костерка, и вышли Витька с Веткой.
— Здорово, — поприветствовал его Витька, — к огню пустишь?
И произнес волшебные слова:
— У нас картошка есть.
— И хлеба… немножко, — добавила Ветка.
— Садитесь, место не куплено, — буркнул Данька. И неохотно спросил:
— Как вы меня нашли?
Найти его, когда Данька того не хотел, не мог еще никто. Рядом проходили, в шаге-полушаге, да не видели и не слышали. Ни люди, ни даже звери.
— Почуяли, — пожал плечами Витька, — делов-то.
И вытащил из кармана шесть некрупных картофелин.
Витьку с Веткой сюда отправили родители — еще до начала войны. Какие-то у них там в семье возникли непонятные проблемы, от которых близнецов решили отправить подальше к родне. На пару летних месяцев.
А потом возвращаться им стало некуда — и не к кому.
Они несколько дней, встречаясь на Пустошах, осторожно присматривались друг к другу, пока однажды Ветка, побелев, не закричала:
— Вить! Сзади!
И Витька, не вставая с земли и не по-человечески изогнувшись, выставил перед чем-то непонятным сцепленные в замок ладони — словно мяч отбивал. Воздух за его ладонями замерцал и прогнулся, совсем как Барьер, о котором боязливо шептались в очередях.
Ветка что-то тихо зашептала — Данька так и не смог разобрать ни одного слова, пока, наконец, Барьер не исчез, а Витька с тихим стоном не уткнулся сестре в колени.
— Сейчас, — пробормотала Ветка, гладя брата по голове, — сейчас все пройдет… У кошки боли, у собаки боли, у Витьки не боли…
А потом, глядя в то место, где был Барьер, позвала:
— Иди сюда! Мы тебя слышим!
В тумане, заклубившемся вдалеке, стали проступать очертания неясной фигуры. Огромной, словно сказочный великан. Земля дрогнула — раз, другой, третий… все слабее и слабее, словно тот, кто шел к ним, стремительно уменьшался в размере и весе. Мелькнул тусклый серебристый металл, запахло нагретым железом и пластиком, горелой изоляцией — и кровью. Запах человеческой крови даже здесь, в глубоком тылу, был всем слишком хорошо знаком.