Лето сухих гроз (Хроники Черной Земли, 1913 г.)

— Определенно, Лондон уснул. Весь мир спит. Всеобщее царство сна, — Холмс педантично присоединил «Таймс» к стопке других сегодняшних газет.

Все это мне не понравилось: аккуратное обращение с газетами предвещало Большую Хандру со всеми ее атрибутами — раздражительностью, револьверной стрельбой в комнатах и ночным музицированием под кокаин.

— Холмс, вы немилосердны к бедным обывателям. Могут же они хоть недолго пожить без сенсационных убийств, грабежей, краж и исчезновений?

— Могут, дорогой Ватсон, разумеется, могут. Я не могу. А я — не меньше лондонец, нежели остальные, — он внезапно смолк, дотянулся до кочерги и начал бесцельно вертеть ее в руках.

Сказать мне было нечего. Отсутствие громких дел означало отсутствие клиентов, а нет клиента — нет и гонорара.

Мои читатели, боюсь, получили превратное впечатление о мотивах деятельности Холмса. Некий скучающий джентльмен в поисках острых ощущений. Отчасти вина лежит на мне, отчасти — на условностях: воспитанные люди не обсуждают на публике денежные вопросы, а джентльмену и вообще не к лицу зарабатывать на жизнь сыском. Детектив-любитель — так характеризуют Холмса и отдел криминальных новостей, и литературная критика. И характеризуют неверно. Холмс — профессионал до мозга костей. Ни одно значительное преступление, совершись оно в Королевстве или на континенте, не прошло мимо его внимания; новейшие труды по криминалистике проштудированы им от корки до корки, внимательно, въедливо, с пристрастием; наконец, сложнейшие, запутаннейшие дела, раскрытые им самим, — разве это не доказательство высочайшего профессионализма?

Но Холмс — профессионал и в ином, обыденном смысле. Расследованием преступлений он зарабатывал себе на жизнь. И, констатирую с горечью, состояния себе не сделал. Он даже не имел своего дома и по-прежнему квартировал у миссис Хадсон — «недорогое жилье для джентльмена» нашей молодости. Значительная часть посетителей приходила на Бейкер-стрит в полной уверенности, что не только не придется платить гонорара, но и все издержки по ведению дела мистер Шерлок Холмс возьмет на себя. Изредка так и выходило — если случай выдавался особенно загадочный, интригующий, бросающий вызов гениальному уму моего друга. Но зачастую, сталкиваясь с необходимостью вознаградить услуги Холмса, посетитель мялся, говорил, что подумает, и исчезал навсегда.

Когда работы было много, Холмс являл собой образчик деятельного, бодрого, активного человека, но стоило наступить паузе, и настроение его в корне менялось. Он страшился оказаться ненужным: это влекло за собой нужду, нищету. И с годами беспокойство росло.

Это чувство знакомо и мне. Чего скрывать, преуспевающего врача из меня не получилось. Люди с удовольствием (надеюсь!) читают мои рассказы, но лечиться предпочитают у других, не отвлекающихся на посторонние дела, врачей.

Купленную практику я растерял моментально — что это за доктор, постоянно оставляющий пациентов ради участия в расследовании жутких преступлений?

Не застав меня на месте раз и другой, они быстренько перебежали к моим коллегам. Но я ничего не мог поделать — литература требовала все больше и больше времени, а писательские гонорары я находил слаще врачебных.

Мое участие в расследованиях Холмса объясняется не только связывавшей нас дружбой. Подлинные случаи служили основой моих рассказов, питали фактами мою фантазию и воображение; в свою очередь, благодаря этим рассказам известность Шерлока Холмса распространилась далеко за пределы Королевства, что обеспечивало более-менее постоянный приток клиентов. Но порой, увы, выпадали и дни штиля, как сейчас. Десять дней — и ни одного стоящего дела.

— К вам посетитель, мистер Холмс, — заглянула в гостиную Мэри, племянница миссис Хадсон, помогавшая ей по хозяйству — годы брали свое.

— Хорошо, — Холмс не выказал особой радости. — Дело о пропаже любимого кота.

— Полноте, Холмс, — укорил я его.

— Здравствуйте! — перед нами предстал молодой румяный человек, средний класс, таких в нашем районе двенадцать на дюжину. Пожалуй, спортсмен, — я попробовал на посетителе методу Холмса.