Лето в горах - страница 11

Чингиз стал рассказывать о Москве, как будто недавно вернулся оттуда. О Красной площади, о метро, об университете на Ленинских горах, о том, что, когда он кончит школу, он поедет учиться в Москву. Ларкан слушала и удивлялась. Она удивлялась тому, что Чингиз так много знает, так далеки его мечты. Все это не укладывалось в ее голове, потому что, кроме родного аила, она нигде не бывала — даже в городе, откуда приехал Чингиз.

На почте Чингиза ожидало письмо от отца. Он нетерпеливо вскрыл конверт, пробежал глазами листок, исписанный знакомым почерком. Добрые вести! Мать поднималась с постели, почти восстановилась речь, она расспрашивала даже, как живет-поживает дорогой сыночек, не соскучился ли по ней.

Чингиз был счастлив. Как любил он сейчас свою мать, как хотел видеть ее, обнять. Ему не хватало сейчас одного: чтобы кто-то разделил с ним радость, которой слишком было тесно в его сердце. Он протянул Ларкан письмо, но девочка не стала читать.

— Значит, ты скоро уедешь?

— Ну зачем же? — Чингиз был великодушен. — Я еще долго буду у вас…

Далеко в стороне блеснули серп и звезда на башенках часовни.

— Пойдем туда, — предложил Чингиз, но девочка схватила его за руку.

— Туда нельзя, — сказала она.

— Почему нельзя?

— Нельзя!

— Но почему?

— Потому что нельзя!

Чингиз рассердился и вырвал руку из цепкой ладони Ларкан.

— Я пойду без тебя!

Девочка осталась на месте. Чингиз подошел к домику, обошел его и остановился, охваченный смутным воспоминанием: домик этот, с облупленной побелкой, с серпиком луны и звездочкой, торчавшими на тонкой проволоке, невидной издалека, словно был ему давно уже знаком. Да, да, он видел его — и не раз — в своих сновидениях. Это был тот самый, а может, другой, но точно такой же, и смутное беспокойство охватило мальчика. Отчего же знаком, так странно знаком ему этот домик?

Ларкан не вытерпела и тихонько подошла. Она подняла голову, скулы ее побледнели.

— Сказать тебе, кто здесь? — спросила она. — Твой… твой дядя Ибрай, вот кто!

Ибрай, Ибрай… Чингиз слышал это имя. О нем говорил чабан Казакпай, все тогда вспоминали его.

— Дядя? — удивился Чингиз. — Мой?

— Ну да… твой.

Ларкан отвернулась.

— Но как же он мне… дядя? — не понимал Чингиз.

— «Как, как»! Брат дяди Куманбета, что же тут непонятного?

Чингиз все-таки ничего не понимал.

— Значит, Ибрай и мой отец — братья?

Ларкан всплеснула руками.

— О горе, какой ты догадливый!

— Но тогда же Ибрай и твой дядя?

— Да… дядя, — сказала она скучным голосом. — Что же тут непонятного? Он самый старший, потом дядя Куманбет, а самый младший… Каратай.

— Значит, дядя Ибрай — наш дядя, а это его могила? Почему же ты сразу не сказала? И почему никто не говорил, что Ибрай — мой дядя?

— Потому… потому что ты еще маленький, и тебе нельзя все знать. — Ларкан огляделась и, кивнув головой в сторону дома, видневшегося на краю аила, шепотом сказала: — Если дома узнают, что мы здесь гуляем с тобой и я сказала тебе о дяде Ибрае, Каратай знаешь что мне сделает… Голову оторвет. Просто возьмет меня вот так, — девочка ухватила рукой свою шею и рванула в сторону, — и оторвет!

— Но как же он узнает?

— Очень просто — от тебя.

— От меня? — обиделся Нингиз.

Но девочка не собиралась щадить его:

— Я знаю, ты самый большой болтун! У нас в аиле таких нет, как ты! Ты самый, самый большой болтун!

Чингиз не вытерпел, схватил ее за косичку и с силой пригнул к земле.

— Возьмешь свои слова обратно?

— Ой-вай, мамочка! Беру, беру обратно!.. Ты не болтун, совсем, совсем не болтун!

Чингиз небрежно оттолкнул ее от себя.

— Если еще раз скажешь — полетишь знаешь как? Вверх ногами!

Но Ларкан не хотела лететь вверх ногами. Она взяла его за руку и потащила к домику. Они пролезли внутрь и огляделись. В домике пахло пылью, на полу валялись остатки засохших лепешек и ветки, похожие на истлевшие кости.

— Видишь, какая у него могила! Такой ни у кого здесь нет, самая красивая могила. — Ларкан погладила рукой глиняный пол могилы. — Ему здесь хорошо. Очень много места. Совсем как дом, как настоящий дом.

— А отчего он умер?

И Ларкан рассказала, как Ибрай, перегоняя отару через горы, попал в буран. Всех овец пришлось загнать в пещеру, но одна овечка оказалась на скале. Ему бы надо плюнуть на нее и спрятаться от бурана, но он полез за овечкой, снял ее со скалы, а спускаясь вниз, сорвался в пропасть…