Летят сквозь годы - страница 29
Вспомнилось почему-то, как несла Вера во время обеда — за столом семеро ребятишек мал мала меньше — с мангала во дворе кастрюлю перлового супа и обварилась. Споткнулась, кастрюлю к себе прижала и — плеснула на грудь… Впопыхах ожог солью вместо соды присыпали. А Вера успокаивала мать: «Не волнуйтесь, мама. Садитесь, кушайте». А с сестренками, плакавшими за нее в три ручья, нашла силы шутить: «Так и знайте, будет у нас жидкий суп. Очень вы его слезами разбавляете». На Лиду, слишком расчувствовавшуюся, прикрикнула: «Какой ты младшим пример подаешь?»
Сама Вера всегда была примером. Даже мальчишки к ней прислушивались, у нее учились. Как же было не учиться, когда не отец, не мать, а Вера выручала из любой беды! С Федором, братом, — сейчас он танкистом на фронте — однажды приключилась история: забрали в милицию, потому что катался на трамвае без билета. Самое страшное: с родителей потребовали бы штраф. И не признавался Федюшка, кто именно заменяет ему родителей. Дружков папы с мамами повыкупали. Федя сидит в холодной. Чтобы слух не дошел на завод, не расстроил Лукьяна Филипповиче, Вера отпросилась с уроков — кинулась в милицию объясняться. Кто она? Ученица восьмого класса. Худая, невзрачная. И куда? В милицию. От страха-то, наверное, ноги подкашивались, но шла. Пришла и сказала милицейскому начальнику: «Отпустите брата. Он больше не сглупит. Ручаюсь». «Смотри, — сказал милицейский начальник Федору, — оправдай ручательство. Сестра у тебя молодец. Будешь брать с нее пример, сам молодцом станешь!» И отпустил.
Все в семье любили и уважали Веру, а Федор с той поры вовсе беспрекословно слушался. Выше крыши вымахал детинушка, а что Вера скажет — так тому и быть. В одном только — правда, шуточном и не важном — не могла Вера взять верх. В дом к Беликам ходило много молодежи: к одному — приятель, к другому — тоже. Вера постоянно с кем-нибудь из одноклассников занималась. Чаще прочих заходил паренек с рыжей шевелюрой, словно огонь. Стоит ему показаться — ребята кричат: «Пожар! Пожар!» Вера сначала не понимала: «Какой пожар? Где?» Потом Федор выложил ей: «Вон твой Пожар идет». Вера попыталась усовестить: «Нельзя человека этаким прозвищем обижать». Снедаемый чувством ребячьей ревности к парню, которому сестра уделяла чересчур много внимания, Федор отрезал: «Не звать же его рыжим чертом». Вера рассмеялась. И остался Пожар Пожаром.
Дружила Вера с Пожаром крепко. Во всяком случае, к экзаменам в институт они готовились вместе и вместе отправились из Керчи в Москву. Ну а как там дальше? Где Пожар — не станет же Вера сообщать. О себе и то писала скупо: «Учусь, где хотела, в педагогическом. Живу хорошо». А потом: «Фашисты Москву бомбили. Прошусь на фронт», «…Уважили просьбу. Пишите мне — Действующая армия. Полевая почта №…».
…Воспоминания о днях юности растревожили Анну. Она кинула поводок на спину корове — иди, мол, Куда знаешь, — заслонила глаза рукой от заходящего солнца, посмотрела еще раз вслед девушке в военной форме, вздохнула.
В этот момент девушка невероятно знакомым жестом вдруг прижала кувшин к груди. Анна обмерла, голоса не хватило закричать: «Голубчики, да ведь это наша Вера!»
А Вера — это была действительно она — резко опустила руку с кувшином, тряхнула головой и побежала к вынырнувшей из-за угла машине-«козлику». Навстречу Вере, прямо в тучу пыли, выпрыгнул из машины какой-то долговязый военный.
Когда пыль на дороге рассеялась, Анна не увидела ни машины, ни Веры с военным и подумала: «Не привиделось ли мне все это?»
А Вера в это время сидела рядом с Саввой в машине. Не стесняясь шофера, не встречая никакого сопротивления Веры, Савва целовал ее и почти кричал:
— Глупышка-малышка, а как же иначе?!
Нет, даже по сравнению с высоким и сильным Саввой Вера не чувствовала себя малышкой. Вот поглупела она от счастья — это верно! Она же прекрасно понимает — и понимала с того самого вечера встречи с братцами-бочаровцами из соседнего полка, вечера, который она протанцевала с одним из братцев, — что он, этот братец, для нее теперь — все: радость, боль, сомнения, мучения. Счастье. Она понимает, что с охватившим ее чувством уже не в силах справиться, не может подчинить его своей воле.