Лейтенантами не рождаются - страница 51

стр.

И с размаха взлетает на холмик броня,
Рухнул дзот, не сдержавши такую махину,
Пулемет замолчал, заклубилась земля.
Снова ровное поле, на небе зарница,
Танк несется, колосья под траки подмяв.
Только что отцвела молодая пшеница,
И блестели на солнце росинки, упав.
Вот машина с разбега внезапно споткнулась
И волчком закружилась она, тарахтя.
Гусеница ее, как ковер, растянулась,
И крутились ленивцы, напрасно вертясь.
«Танк покинуть!» — команда звучит командира.
Сам поднялся и место у пушки занял,
Ствол навел на копну, что вблизи ориентира,
Меткий залп ту копну будто ветром слизал!
Казаков заряжает в казенник снаряды,
Могилев точно ставит ствол пушки на цель,
Залп за залпом гремит по врагам канонада,
Все сметая вокруг, что попало в прицел.
Ствол пылал, посылая откат за откатом,
В танке стало, как в бане небелой жара,
Запах гари от гильз, дым на вкус сладковатый,
Схватка лютой с врагом ненавистным была.
Лишь последний снаряд не успели направить
Эти парни, что выдали лавы огня.
Казаков в нижний люк смог машину оставить,
Могилев в башне тесной сгорел, как свеча!
Далеки те года и те дни огневые;
А в смоленской земле, где могилы ребят,
То молчат, то шумят те леса вековые,
Что о подвигах вечную память хранят!

Николай Воронцов был рослым добродушным парнем, хорошо повоевал, ему повезло, даже не был ранен. После войны женился на своей соученице Нине Елькиной. Когда она умерла, пристроился к ее сестре, Елькиной Валентине, моей однокласснице. Валентина окончила медучилище, была на фронте, сейчас живет в Нижнем Тагиле. Жизнь с Николаем у них не сложилась, она осталась в Н. Тагиле, а он переехал в Тюмень.

Валентин Рыбалов — интересный на вид парень, школу окончил на год раньше меня, жил в Тюмени по соседству. По характеру был очень спокойным, любил рассказывать «байки», мог соврать, но за это на него не обижались. Борис Печенкин, Валентин и я были неразлучные друзья. Если с ребятами из нашей компании мы «баловались» охотой, то с Борисом и Валентином занимались этим делом серьезно. У всех нас были двуствольные ружья. У Бориса было особенное ружье — бельгийское, штучной работы, с фирменным клеймом «Коп-Кирилл-Петух», и ценилось по тем временам дорого.

Отец Бориса, Леонид Печенкин, знал толк в охотничьих «подружейных» собаках. У него был рыжий сеттер — «ирландец» и три пойнтера, все собаки хорошо натасканы на боровую дичь. Осенняя охота с такими собаками — одно удовольствие! В те времена дичи, особенно серых куропаток, было много у самого города. Охота на куропаток и косачей начиналась прямо от дома отдыха. Выходили на охоту обычно вчетвером, иногда с нами ходил Петр Юлианович Хайновский, завуч нашей школы, он дружил с отцом Бориса.

Собаки были очень рады, когда их брали на охоту, а как «красиво» они работали — загляденье! Поиск дичи шел «челноком», почуяв ее, собака вся преображалась, глаза блестели, тело вытягивалось в струну. Припадая к траве, она подтягивалась к дичи и, когда оказывалась совсем рядом, замирала в стойке. Корпус, голова и хвост вытянуты в линию, стоит на трех лапах, правая передняя согнута в суставе, морда у самой травы, вся нервно подрагивает.

Мы подходим, у каждого по собаке, каждый следит за своей; вдруг почти из-под самого носа собаки с шумом взлетает стайка куропаток, гремят выстрелы, кто-то стреляет удачно, кто-то промахивается. Собаки начинают поиск убитой дичи и, если не находят ее, смотрят на охотника с укоризной, дескать, какой же ты «мазила»…

Иногда после промаха с языка срывались непечатные словечки, только один Петр Юлианович тихо шевелил губами, но бранных слов от него никто не слышал. Домой возвращались с трофеями. У Печенкиных их было всегда больше, так как влет они стреляли лучше нас.

Иногда с Печенкиными я ездил на лошади за 50 километров в Велижаны на косачиную и глухариную охоту. Обычно на телегу ставили плетеный короб, садили собак, брали жену и дочь Леонида Печенкина. Обратно возвращались дня через два-три. Короб был почти полный, так как дичи в тайге было превеликое множество.

Вспомнился и такой случай, когда мы с Борисом сдавали шкуру убитого волка, а у нас ее не принимали, утверждая, что это собака, а не волк. Но это была настоящая волчица. Отец Бориса принес ее щенком из леса. Выросла она вместе с их собаками, а когда стала уже почти взрослой, пришлось от собак убрать, так как было опасение, что либо собаки ее загрызут, либо она их перекусает.