Либеллофобия - страница 30

– Ошейник снимать не буду, – я надеялась, он понимал если не слова, то жесты. – Только дёрнись – позову патруль.

Я отцепила с пояса руженитовую флягу и подалась вперёд, протягивая эзеру остатки воды.

Не успела даже сообразить, как всё вышло. Эзер схватил меня и дёрнул к себе. А дальше был удар – флягой? наручниками? В глазах сверкнуло, в висках взорвалось. Спустя миг я лежала навзничь на земле, а грубая ладонь зажимала мне рот и нос. Превратиться пыталась – и не могла: паника и боль оглушили рефлексы.

Эзер припал к моему виску и жадно пил кровь, упираясь коленом мне живот. Он был по-хищному агрессивен и слишком тяжёл, чтобы сбросить. Блесклявка потухла. Собрав остатки воли, я решилась на то, о чем приличные шчеры знают разве что из криминальных сводок: укусила хелицерами.

Клыки скользнули из-под челюсти, чтобы нанести удар. Липкий яд растёкся по лицу: промахнулась. Еще удар! Кажется, в плечо. Эзер дёрнулся, вскрикнул и завалился вбок. Его сотрясали конвульсии, крылья хлестали по земле, а я валялась под ними в луже крови.

Послышались крики, кто-то сильный отбросил хищника.

– Жги, чего ждёшь! – приказал Гу. Это он сцапал меня и тряс за плечи, видимо, думая, что так быстрее разберёт, жива ли. – Эмбер-твою-мать-Лау! Зачем полезла в мешок?!

– Он светился…

– Ясное дело, светился, уж часа три прошло! – Гу перестал меня трясти и принялся охлопывать варежками, чтоб наверняка привести в чувства.

Над телом эзера разгорелся костёр. Чёрный вязкий дым стелился возле акридария.

– Но я думала, он мёртвый!

– Думала она. И это вон, болваны, думали! – пристыженные солдаты принялись энергичнее опалять труп. – Проворонили инкарнацию, а эзерам после неё всегда кровь нужна. Вот он тебя и… тюкнул.

Я тронула саднящий драный висок и сморщилась.

– Инкарнацию?

– Да ты, видно, ничего-то о насекомых не знаешь.

– Уж да, мы на мехатронике тараканов ещё не проходили, – я разозлилась по-настоящему. – Здесь же гражданским никто ничего не рассказывает! Мне бы хоть какой-нибудь справочник. Методичку или статейку, или хоть памятку.

– Пошли в мастерскую, авантюристка. Дам тебе… справочником по башке.

В бункере, с пакетом замороженных опарышей у виска, я впитывала наставления Гу:

– Первое, что следует уяснить об эзерах, – это их бессмертие.

– Как у наших диастимагов?

– Хуже. Хуже для нас. Любой взрослый эзер живёт вечно, а если вдруг погибнет, то инкарнирует. Возродится, восстанет. Воскреснет, мать его. Если труп не разорвать, не сжечь… или не растворить в кислоте, таракан полежит-полежит, да и обернётся в кокон.

– Это кокон светился красным?

– Он, да. Красный шёлк – значит, молодая была тварь, первой линьки.

– И этот шёлк их лечит?

– Да. А после даёт новую жизнь. Только они будто сами не свои, когда пробуждаются. Бездушные, хладнокровные. И до одури помешаны на крови.

По пути к бойлерной я удержала Гу за рукав и страдальчески заглянула в глаза:

– Только не говорите моим: я ведь не нарочно. Мне ведь и так досталось… Он умолял помочь, я просто напоить хотела. Что было делать? Я же не зверь…

– Полно!.. – отмахнулся эвакуратор. – Он бы и мать родную продал за глоток крови, так их ломает от инкарнации.

Разумеется, Гу был очень внимателен к моей просьбе не выдавать причину нападения.

– А дуре своей жалобной скажите, чтоб впредь не совалась в мешки для трупов, – объявил он родителям, пока те спросонья ошарашенно щупали мою битую башку. – Она там плеснула эзеру водички попить. Видали таких сестёр милосердия?

И бросил меня на растерзание. Под взглядом папы я вся съёжилась. Подумала вдруг, что не так уж и плохо было бы умереть от глупости там, снаружи. Чем теперь от стыда здесь. Взбучка запомнилась надолго.

– Мало того, что ты бы сама погибла, – плакала мама, распутывая мне волосы, слипшиеся от крови и грязи. – Ведь ты подставила бы весь бункер, дай ему уйти. Эмбер, представь: он бы тебя убил и полетел к своим – докладывать, где прячется атташе Лау!

– Но я не хотела, мама! Пап, я думала, он там изранен и плох, еле жив! Я думала… я решила, что дам ему хоть подышать, а после побегу к майору и буду умолять помиловать. Пусть бы он остался в плену. Живой. Это благородно, это правильно, это гуманно… я думала. Ведь мы же – разумные люди!